«Ярлык террористов никак не лепится»

Четыре года назад, 11 февраля 2016 года, в Крыму арестовали Эмира-Усеина Куку — правозащитника, входившего в Крымскую контактную группу по правам человека. Группа оказывала правовую помощь крымским мусульманам, защищала их право на вероисповедание, изучала случаи дискриминации и искала пропавших людей. После присоединения полуострова к России Эмира-Усеина Куку и еще целую группу крымчан обвинили в причастности к террористической организации «Хизб ут-Тахрир» и подготовке вооруженного захвата власти. В ноябре 2019 года Южный окружной военный суд вынес Эмиру-Усеину Куку приговор — 12 лет колонии строгого режима. Его жена Мерьем Куку рассказала «Медузе», что сейчас происходит с делом правозащитника, его семьей и другими крымскими татарами.

Мерьем Куку

жена Эмира-Усеина Куку

В пятницу, 24 января, я с сыном была у Эмира-Усеина на свидании в Новочеркасском СИЗО № 3. Ему сразу запретили говорить, какие у него условия содержания, — это тайна. В судах тоже общаться абсолютно не разрешают: он через адвоката может написать бумажку со списком необходимых продуктов и вещей. Но если общаться, то конвой сразу выводит из зала.  

С другими девушками, чьи мужья тоже вошли в «Ялтинскую группу», мы познакомились на судах возле СИЗО в Симферополе — мы были ошарашенные, потерянные, никто из нас никогда в здание суда даже не заходил. Нас объединила проблема, и мы стали очень родными людьми. И это касается не только нас шестерых. В Крыму семь-восемь групп по «террористическим» статьям, нас уже более 80 жен-матерей-семей политзаключенных. Мы все встречаемся на «Крымской солидарности», мы стали очень близкими людьми друг для друга. У нашего народа на протяжении веков периодически происходят сильные потрясения в общенародном масштабе. И его отличительной чертой всегда была сильная солидарность. Когда наша жизнь полностью изменилась, когда молодые люди начали исчезать, когда были первые аресты — в 2015 году «Севастопольская группа», в 2016 году «Ялтинская группа», — в этот момент народ стал как один.

Я познакомилась со многими активистами, никто не оставался в стороне, все хотели помочь. Особенно когда пошли массовые аресты и преследования в Ялте, Севастополе, Бахчисарае. Это исходит из нашей религии: человек делает для другого как для себя. Соотечественники думают о наших детях как о своих: что они едят, что надевают, есть ли продукты на зиму — до таких мелочей. Были созданы фонды «Бизим Балалар» — «Наши дети». В 2016 году известная журналистка Лиля Буджурова и крымско-татарские меценаты объединились и поддерживали нас долгое время ежемесячными пособиями, психологом, продуктами, школьными принадлежностями. В 2018-м появилась инициатива для детей политзаключенных «Крымское детство». Дети каждый месяц ждут общей встречи, потому что встречаются с себе подобными детьми, которых коснулись репрессии.

Во всех семьях нынешних политзаключенных отцы были положительными людьми. Отцы, мужья показывали на практике, каким должен быть мусульманин. И тут происходит страшное утро, темно, очень холодно, начинают ломать дверь. Отца хватают, надевают наручники, заламывают руки, бросают на пол. Это настоящие психологические травмы — ведь в мире детей папа, мама — все целое, и папа хороший. Нашего папу знали как дипломатичного человека, он работал в администрации Ялты. В разговоре мягкий, спокойный. Поэтому никто не верит, что Эмир-Усеин террорист. Кто бы меня ни встретил, и люди с работы мужа — а там большинство славян — все торопятся сказать: «Нашли террориста!» Такого человека назвать террористом — полнейший абсурд. Мы не закрытые люди, мы работаем, дети ходят в школу, все контактируют со всеми. Поэтому ярлык террористов никак не лепится. На примере крымских татар эта ложь просто обречена и никогда не увенчается успехом. Татарские люди абсолютно противоположны понятию «террорист». Арестовали абсолютно противоположных людей — все многодетные, у нас двое, а у других минимум четыре-пять. Есть семья, где 13 детей. Как может террорист иметь 13 детей? Разве такое бывает?

Сейчас мы ждем апелляцию после приговора. Когда это произойдет — никто не знает. В предыдущей группе ждали семь месяцев. После апелляции приговор вступает в силу, и там уже идет распределение по этапам, по колониям. Сейчас он один в спецблоке. Одиночное заключение равносильно пыткам. А при первом обыске его избили и отбили почки. Почки, суставы, зубы болят. На удивление, когда мы были на судах, так получалось всегда, что Эмир-Усеин и все остальные подбадривают и поддерживают нас гораздо сильнее, чем мы их. Они так заряжают оптимизмом. Он сам сделал все, что мог: очень хорошо себя защищал, написал классное последнее слово. Единственное, переживает, что дети растут. На свиданиях он жадно смотрит на них.

Мы не имеем права отчаиваться: ни мы, ни наши дети, ни мужья не виноваты. Многое уже пережито нашими предками, которые боролись за возвращение в Крым из мест депортации. Мы надеемся, что все это в один момент рухнет.