Светлана Ганнушкина: "В России беженцев нет"

«Лагеря в Ростове выполнили свою пропагандистскую роль»

Би-би-си: Как вообще сейчас обстоят дела с беженцами в России?

Светлана Ганнушкина: Если говорить о беженцах в России, то в России беженцев нет. Потому что 598 человек, которые имеют этот официально признанный статус, для такой страны как Россия, — это ничто. Даже хуже, чем ничто. Это было бы нормально для Малаховки, маленького поселка под Москвой. Если сравнивать с Турцией, где 2,9 миллиона одних сирийцев, с маленьким Ливаном, который принимает сотни тысяч, с Иорданией, с Европой, где их около миллиона, значит, признать, что у нас институт убежища не работает. Это надо четко понимать.

Единственная волна беженцев, которая принималась доброжелательно, по крайней мере, поначалу, и государством, и обществом — беженцы из Украины. К концу 2015 года в России было 313 тысяч человек, имеющих временное убежище — но это не статус беженца, это всего на один год, и потом его надо продлевать.

Би-би-си: Остается ли их число таким и сейчас?

С. Г.: Нет, к концу 2016 года оно уменьшилось почти на сто тысяч. Отчасти за счет того, что кто-то получил гражданство, отчасти потому что общенародный энтузиазм довольно быстро иссяк.

В начале 2014 года их очень активно встретила Россия: люди просто принимали к себе целыми семьями беженцев, было огромное волонтерское движение, государство предоставляло им убежища. Были построены прекрасные лагеря в Ростовской области, но к середине 2014 года интерес пропал. Они свою пропагандистскую роль выполнили, людей начали из этих лагерей постепенно выдавливать, и к концу года лагеря были закрыты. Даже непонятно, зачем было делать такое хорошее дело, чтобы так быстро его ликвидировать. Люди были отправлены по всей России, в так называемые пункты временного размещения или места компактного расселения. Это были какие-то пансионаты, каждый субъект Российской Федерации кого-то принимал. Но к концу 2015 года их тоже все закрыли. И это было даже более драматично, чем закрытие лагерей, потому что людей уже просто выгоняли в никуда.

У нас была история в Тверской области, когда людей из пансионата просто привезли на железнодорожный вокзал в Тверь и там оставили с маленькими детьми среди зимы. Нам помогла тогда руководитель управления ФМС по вопросам гражданства [Валентина] Казакова. А сыграло роль, я думаю, что она услышала по телефону детский плач. У меня было две трубки, я сложила их вместе и сказала: «Вот, там дети!» А это, я знаю, ее слабое место (смеется). Слава Богу, что у людей есть такие слабые места. Вот она и помогла.

Но это один случай, а случаев было много. Мне, например, как-то позвонил человек и сказал: «Я принял семью украинскую, пожалуйста, заберите!» — «Ну я же к вам ее не селила, как я могу ее забрать? Я на такие подвиги не способна. Вы же это сами их взяли» — «Да, но я думал…» Он думал, что они идеальные люди, а тут украинец пришел в пятницу пьяный домой. Это, конечно, для России экстраординарное событие.

Би-би-си: Насколько активно Россия принимает сирийских беженцев?

Светлана Ганнушкина: У нас в стране два сирийца имеют статус беженца. Один имел до всех этих событий. Значит, за все время конфликта статус получил один сириец. И где-то около тысячи имеют временное убежище. А если реально посчитать, у нас приблизительно от силы семь тысяч сирийцев в стране. Частично это люди, которые приезжали сюда работать, возвращались, получали снова визу и работали дальше, а потом случились эти события и они вернуться к себе в Алеппо не могли. Остались здесь, срок визы прошел, они превратились в нелегалов и обратились за убежищем. Для всей России семь тысяч, конечно, мелочь. Тем не менее, только около тысячи имеют статус временного убежища, а большинство не имеют ничего. Живут они в основном в Ногинске и Лосино-Петровском, мы там открыли маленькие школы для сирийских детей.

«Правило 39 для нас как икона»

Би-би-си: Сейчас идет большая кампания в поддержку журналиста Али Феруза, которому грозит выдворение в Узбекистан. При этом Европейский суд по правам человека вынес решение о применении «правила 39» — когда человека запрещается выдворять из страны до того, как его дело будет рассмотрено в Страсбурге. Насколько частый это случай?

Светлана Ганнушкина: Беженцы из центральной Азии почти не получают статус. А вы знаете, что такое Узбекистан. Это тоталитарный режим, которому, как всякому тираническому режиму, всегда нужны враги, и поэтому очень многие люди, которые уехали, оказываются там в розыске. И Узбекистан, и Таджикистан, хотя Таджикистан реже, присылают экстрадиционные запросы. Наше спасение, конечно, ЕСПЧ. Все говорят, что это медленный орган — действительно, окончательное решение может быть через пять, а то и шесть лет. Но вот это «правило 39» для нас как икона, на которую мы молимся, потому что иногда решения по «правилу 39» приходят через несколько часов. Когда это произошло в первый раз в 2004 году, я была, как теперь принято говорить, в шоке. Вдруг из факса вылезло решение. И с тех пор мы очень активно этим пользуемся, и ЕСПЧ накладывает запрет на выдачу людей до окончательного решения по их делу.

Би-би-си: То есть это стопроцентная гарантия безопасности?

Светлана Ганнушкина: Это не стопроцентная гарантия, к сожалению. Но стопроцентной гарантии не может быть, даже если суд принял другое решение. Три года назад у нас был Мирсобир Хамидкариев. Это человек, который занимался бизнесом в Узбекистане и, в частности, продюсировал фильм, в котором говорилось о коррупции, направленный против Каримова. Конечно, этот человек был в розыске, и узбеки его хотели экстрадировать. Но судья оказался порядочным, и Мирсобира не выдворили.

Дальше мы подавали на убежище, получили, как всегда, отказ от миграционной службы и обратились в суд. Суд принял беспрецедентное решение — я такого не видела ни до, ни после: отменить решение об отказе в статусе беженца и обязать миграционную службу предоставить статус. Видимо, на судью произвело впечатление, что Узбекистан его требовал как исламского экстремиста, а по Мирсобиру было совершенно очевидно, что он никакой не экстремист: у него жена ходила беременная ходила в очень коротком платье, абсолютно открытом, и шея, и руки — она молодая женщина, жара была, лето. И предположить, что это жена фундаментального исламиста, было совершенно невозможно.

Короче говоря, мы получили решение. Оно должно было вступить в силу через десять дней, а через семь дней его на улице крадут. Правда, глупость, конечно была им допущена жуткая. Вот у нас когда его сторожили узбеки, он выходил через окно. А тут они вызвали такси, приезжает машина. Он с другом и женой с ребенком на руках садится в машину, а шофер говорит «Я друга не посажу» — «Почему?» — «Вы вызывали для двоих». Понимаете? Этого таксист сказать не может. На Западе иногда говорят, мол, что вы будете набиваться, берите второе такси, но у нас четыре человека это абсолютная норма. А тут их всего трое! Как он сел в это такси, мне непонятно. И вот какой-то момент у аптеки жена с ребенком вышла, и наш Мирсобир исчез.

Источник - ВВС