Сандармох как клацанье затвора
Подсудимый Юрий Дмитриев издал новую книг
Из книги Юрия Дмитриева «Место памяти Сандармох»
«Главное, что отличает человека от любого другого существа, — это память. Память о родных и близких — это память семьи. Память о других людях — это память рода.
Память о представителях других родов — это память народа. Без памяти нет народа, без народа нет памяти.
Собрание в одной книге ранее утраченных имен возвращает память и семьям, и родам, и народам.
Соединение этих имен с трагическим местом памяти заполняет лакуну в истории, делая Сандармох местом значимым и памятным для всей планеты.
Однако Сандармох — для меня не только место памяти. Это еще и место воспитания, место превращения населения (аморфного по своей сути) в народ, скрепленный одной судьбой. Именно совместные действия разных людей воспитывают чувство сопричастности к судьбе своего народа, побуждают брать на себя ответственность за судьбы будущих поколений, возрождают историческую память…
В Сандармохе стоят национальные памятные знаки. Их уже больше десятка, но это только начало. Я твердо убежден: человек, знающий историю своей семьи хотя бы до седьмого колена, почитающий предков, способен выстроить свои отношения с государством на совершенно иных принципах, чем ныне.
Не человек для государства, а государство — для человека.
В этом направлении я тружусь. Тем и неугоден.
Юрий Дмитриев
4 октября 2019 года.
Этими словами открывается только что вышедшая книга Юрия Дмитриева, нашего замечательного современника, историка, открывателя Сандармоха.
Книга написана в тюрьме. И это надо не забывать ни на минуту каждому, кто возьмет ее в руки. Помнить, что Сандармох был и остается единственной причиной, по которой Дмитриев оказался за решеткой.
Его преследуют, сочиняя фантастические, подлые, бездарные версии его преступлений, только для того, чтобы замарать главное дело его жизни, его человеческий и профессиональный подвиг.
Обложка книги Юрия Дмитриева «Место памяти Сандармох»
Сандармох — одно из самых страшных мест на земле, стоящих в одном ряду с Освенцимом, Колымой, Катынью. Здесь было расстреляно и зарыто в наспех отрытых ямах более семи тысяч человек. Но дело, конечно, не в цифре. Дело в чудовищности режима, совершившего это, и пока кто-то пытается подретушировать режим, говоря о его «достижениях» и «победах», якобы что-то «оправдывающих» и объясняющих, происходит накопление зла, которое продолжает растлевать народ, его будущее. Происходит это вроде бы незаметно, но накапливается, как радиация.
Бесконечный ряд фамилий. Выписываю наугад:
- …Али-Шах Мирза оглы, 1914 г.р., уроженец с. Агбаш, Азербайджан, тюрок, беспартийный, заключенный Белбалтлага. Осужден Тройкой НКВД Карельской АССР 09.09.1937 г. в рамках приказа НКВД СССР № 00447 к ВМН. Расстрелян 15.11.1937 г. Сведений о реабилитации нет.
- Алмазов Борис Иванович, 1886 г.р., уроженец г. Воронеж, из потомственных почетных граждан, беспартийный, окончил университет в г. Осло, зав. бактериологической лабораторией больницы им. Дзержинского Окт. ж.д., проживал: г. Ленинград, Полюстрово, Николаевский пр., д. 27, кв. 15. Осужден Особым совещанием при НКВД СССР 25.10.1936 г. за «контрреволюционную троцкистскую деятельность» на 5 лет ИТЛ. Отбывал срок в Соловках. Осужден Особой тройкой НКВД Ленинградской области 09.10.1937 г. к ВМН. Этапирован в Медгору. Расстрелян 02.11.1937 г. Реабилитирован. Его жена Мария Александровна Алмазова отбыла ссылку в Чкаловской обл., погибла вместе с родителями и дочкой Женей в блокаду Ленинграда.
- Алмазов Константин Петрович, 1893 г.р., уроженец г. Омск, русский, капитан Белой армии, бухгалтер. Арестован 11.05.1933 г. по делу «белогвардейского заговора». Осужден коллегией ОГПУ 05.08.1933 г. к ВМН с заменой на 10 лет ИТЛ. Отбывал срок в Соловках. Осужден Особой тройкой НКВД Ленинградской обл. 09.10.1937 г. к ВМН. Этапирован в Медгору. Расстрелян 27.10.1937 г. Реабилитирован…
Офицер, интеллигент, малограмотный азербайджанец, от которого, кроме этих трех строчек в книге Дмитриева, пожалуй, и не осталось ничего, даже справки о реабилитации… Не знаю, как вас, но меня именно эта судьба неизвестного мне человека повергает в особенный ужас.
Неважно, как ты жил, жизнь закончилась одинаково — свинцовой точкой из револьвера палача капитана Матвеева, многократно за свой труд награжденного.
Так, в 1936 году он был удостоен ордена Красной Звезды — «за особые заслуги в борьбе за упрочение социалистического строя» в числе наиболее отличившихся палачей НКВД; мне, кстати, формулировка указа представляется особенно символичной…
Матвеев привнес в обычную процедуру ленинградский опыт. По его указанию и эскизу были изготовлены две березовые круглые дубинки длиной 42 см, толщиной 7 см и с ручкой длиной 12 см. Эти дубинки в Медвежьей Горе называли колотушками, вальками, деревянными палками и использовали для «успокоения», «усмирения» связываемых или уже связанных заключенных по малейшему поводу и без повода. Крикнул — удар, задал вопрос — удар, повернулся — удар. Колотушками наносили удары по голове, плечам, в грудь, живот, по коленям.
От удара по голове двухкилограммовой колотушкой человек чаще всего терял сознание. Голову разбивали до крови, иногда проламывали черепную коробку и убивали. Еще страшнее были удары железными тростями (по образцу первой была изготовлена вторая — граненая, остроконечная с одного конца, с приваренным молотком с другого). От удара железной тростью молоток или лезвие топорика входили в тело, легко перебивая ключицы. Особым приемом стало протыкание тела острым концом трости.
Колотушки и трости использовались в изоляторе, по пути от изолятора в лес (конвою на каждой грузовой машине выдавалось по колотушке и трости) и, наконец, у расстрельной ямы…
Социализм то есть упрочивался на глазах… В него загоняли ударами по голове. Головы раскалывались как орехи — еще до выстрела.
Это его или только рационализатора капитана Матвеева изо всех сил своих защищают нынешние гонители Дмитриева? В книге они названы поименно. Не только палачи сталинских времен, но и сегодняшние, стремящиеся опять закопать пробуждающуюся память. Забить ее деревянными колотушками.
Это прежде всего те, кто и сегодня с гордостью называет себя «чекистами», и встающие на их поддержку прокуроры, судьи, «ученые» из Военно-исторического общества. Эти придумали замечательную, как им кажется, идею: в Сандармохе расстреливали… советских военнопленных — финские оккупанты в годы Великой Отечественной. И наплевать, что «идея» не выдерживает никакой критики («Новая газета» об этом писала много раз, повторяться не буду). Но остановить «военных историков» по-прежнему не может никто. Понятие «совесть», судя по всему, для них не существует.
Но хватит ли у них сил? Выдержит ли сам Дмитриев? Не застроит ли Военно-историческое общество урочище Сандармох монументами согласно своим представлениям о правде истории?
И главное, прочитаем ли эту книгу мы — так, как она этого заслуживает?
Павел Гутионтов
