Память Хиндаха

В августе 2016-го возле высокогорного дагестанского аула Гоор-Хиндах неизвестные расстреляли братьев Наби и Гасангусейна Гасангусеновых. Первому было 17 лет, второму — 18. С тех пор прошло почти два года, а виновные все ещё не найдены и не наказаны. Правда, односельчане и отец ребят уверяют, что знают, кто расправился с подростками…

Вода реки Аварское Койсу темна. Берега возвышаются коричнево-оранжевыми глиняными откосами, плавно переходящими в песочно-серые массивы, кое-где усеянные вкраплениями смутного зеленого. Над ними повсеместно царит фиолетовый. Если посмотреть на запад, в сторону Тушетии, у изломанной, тянущейся по вершинам хребтов, линии горизонта можно увидеть небольшую застывшую вспышку, белую в центре и бледно-розовую по краям. Это закат.

По бетонному мосту неторопливо бредет стадо тощих аульских коров. Они идут молча, помахивая сирыми хвостами. Время от времени та или иная косит глазом на вечернюю речную воду. За мостом начинается подъем — пыльная грунтовка петляет по склонам. Через пять минут рядом резко тормозит попутка — побитый жизнью белый ВАЗ.

Утром картина иная. Светло-коричневые уступы, покрытые террасами природного происхождения, разбегаются, образуя «штормящий» волнистый ландшафт. Земля и камень. Внизу, по дну ущелья, семенит неширокий поток Кахибтляр. Пожилой полноватый мужчина с короткой седой бородой, в зеленой тюбтейке, аквамариновой футболке, линялых штанах и поношенных кирзачах, тяжело опираясь на трость, на секунду останавливается возле меня.

— Мой род уничтожили они, — произносит горец и продолжает спускаться по узкой тропе к садам Гоор-Хиндаха.

Односельчанин
На Родопском бульваре холодно. Резкий студеный морской ветер, оставляя справа причалы махачкалинского порта, врывается в город, полируя тротуарную плитку на пятачке между Кумыкским театром персикового цвета и бело-голубой рассохшейся гостиницей «Каспий». Только успеваешь запахнуться, а этот воздушный наждачный клубок уже несется вверх, по улице Дахадаева, мимо громоздких зданий УФСБ и МВД, понемногу теряя скорость и окончательно растворяясь в душных слоящихся прозрачных пластах над проспектом Имама Шамиля, на подступах к поселку Кяхулай, что приткнулся у подножия Тарки-тау.

В переулках за сквером имени Фазу Алиевой продают фрукты и овощи — с лотков, «Газелек», а также газет и клеенок, расстеленных на асфальте. Детский садик из красного кирпича похож на маленькую крепость — высокие стены, зарешеченные окна, посреди двора самый настоящий двухэтажный «донжон». Чуть поодаль — стройка, сплошной цементный оттенок. За углом ждет черная легковушка. Открываю дверь, устраиваюсь. За рулем Джамбулат Гасанов — седина, подтянутая фигура, черные брюки, синяя рубашка в бордовую клетку.
— Где вы работаете?
— В правозащитной организации «Право и Закон».
— Скажите, можем ли мы сейчас «реконструировать» то, что тогда произошло?
— Да. Мы уверены, — имею ввиду семью погибших и ее представителей, — ребят на горной тропе между пастбищем и селом ждали в засаде. Мало того, ждали не один день. Как всё было? Вечером 23 августа братья пошли домой с пастбища за едой. По пути их расстреляли. Далее тела перенесли в ложбину, что на несколько метров ниже от тропы по склону горы. Там на них надели чужие куртки, после чего по трупам произвели несколько одиночных выстрелов. За плечи, на спины им нацепили «левые» автоматы и в таком виде, положив рядом лицом вниз, оставили.
— А тела братьев кто обнаружил?
— Троюродный дядя. Он тоже чабан… Затем народ начал собираться. Через некоторое время тела отвезли в райцентр Хебда, в полицию, договорившись, что после необходимых действий их отдадут для захоронения. Дядя ребят по отцу попросил исполняющего обязанности начальника Шамильского РОВД побыстрее провести медэкспертизу и все, что положено. Жарко ведь было. А тот ответил: «Я лично на своей машине отвезу их в Махачкалу».
— То есть, отдавать трупы не собирались?
— Нет. Раз такое дело, мужчины, около 400 человек, заблокировали выезд из райцентра — поставили поперек дороги 30–40 машин. А женщины, не слушая никого, каким-то чудом сумели ворваться в полицейский участок, вытащили погибших из автомобиля МВД и понесли к мужчинам. По пути правоохранители пытались отобрать тела, били сельчанок дубинками по рукам, но ничего у них не получилось. Ребят отвезли домой. Позже приехали эксперты, произвели осмотр, составили необходимую бумагу. При этом присутствовал хирург Хебдинской больницы. Он и зашил все раны. Убитых обмыли и похоронили. Затем началось следствие, по версии которого на требование предъявить документы братья из автоматов обстреляли полицейских и ответным огнем были убиты.
— Мотив убийства в чем мог заключаться?
— В расположенном рядом ауле Ассаб, за полторы-две недели до гибели братьев, застрелили федерального судью Убайдуллу Магомедова. Вероятно, преступление требовалось раскрыть в сжатые сроки. В итоге, случилось то, что случилось и смерть судьи повесили на мертвых Гасангусеновых. Исполняющего обязанности начальника РОВД утвердили в должности уже без приставки «и.о.». Правда, в декабре того же года в ходе спецоперации оказались убиты двое настоящих боевиков и ответственность за убийство Магомедова возложили на них.
— Расследование в данное время на каком этапе находится?
— Изначально дело возбудили по статьям «посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа» и «незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия». В конце 2017-го его прекратили и завели новое по статье «убийство». Теперь, по официальной версии, братьев расстреляли «неустановленные лица». Цирк! Театр абсурда! Никого, кроме местных работников МВД, там не было. Ни федералов, ни ФСБ. И режим КТО не вводился. Хотя начальник РОВД и расписал в сводке, будто в «спецоперации» участвовали полиция, УФСБ, росгвардия… А потом он заявил — мол, о введении режима КТО ему сообщил глава отдела ЦПЭ, расположенного в Гергебиле. Тот, в свою очередь, заверил, что узнал обо всем от рядового работника, имени которого не помнит.
— Понятно… В чем заключается задача пострадавшей стороны теперь?
— Наша цель — довести негодяев, совершивших злодеяние, до скамьи подсудимых. Но мы, не надеясь на дагестанское следственное управление, обратились к председателю СК РФ Бастрыкину с просьбой передать материалы в следственное управление по СКФО. На нынешний момент нам в этом отказано… Кстати, недавно к сослуживцу дяди ребят подъехали на джипе какие-то парни и попросили узнать у отца братьев, Муртазали, не согласен ли он за деньги пойти на мировую. Ранее уже предлагали. Тогда речь шла о пяти миллионах рублей. На сей раз сумму не озвучивали.
— Погодите. Они по адату, что ли, хотят вопрос решить? Дабы избежать кровной мести?
— Не исключено. К тому же они боятся надолго сесть. Ведь налицо преступный сговор с использованием должностного положения. А это почти пожизненный срок. Но кто их нынче примет? За нашей историей весь Дагестан следит с надеждой. Ведь сколько было инцидентов, когда похищали отцов, сыновей… Это дело уже не только наше, оно — общественное. После такого резонанса отступать нельзя.
— Если не ошибаюсь, прежний глава республики Рамазан Абдулатипов назвал данное дело политическим.
— Не само дело, а убийство. Он приезжал на открытие больницы в соседнее село Кахиб. Присутствовавший там дядя Наби и Гасангусейна предложил ему спуститься в Гоор-Хиндах, поговорить с родителями ребят. Абдулатипов отказался. Дескать, я туда не пойду, поскольку речь идет о политическом убийстве. А почему оно политическое? Потому что, если мы выиграем, появится прецедент. Все, у кого были безвинно убиты дети, братья, мужья бросятся в суды.
— В плане расследования: каковы перспективы, на ваш взгляд?
— Сложно сказать однозначно. В любом случае, мы не отступимся. Лично мне ничего не помешает — ни угрозы, ни насильственные действия. На текущем этапе смысл моего существования заключен в том, чтобы дело Гасангусеновых довести до логического конца. Только пуля остановит.
— Почему вы, вообще, решили участвовать?
— А это не чужие для меня люди. Моя мать родом из Гоор-Хиндаха. В детстве летом я часто гостил там у ее сестры. Хорошо знаю сельчан. Кроме того, занимался публицистикой, прилично владею письменной речью. Сперва просто пытался помочь. Постепенно втянулся. И сейчас отойти в сторону уже не представляется возможным.
— Родственники не пытались отговорить вас?
— Разумеется, родня остерегается. Но, в целом, относятся с пониманием.
— Сотрудники, которых вы подозреваете в организации и исполнении, все еще работают?
— Насколько мне известно, главу РОВД разжаловали в участковые и перевели в другой район. Начальника отдела ЦПЭ тоже отстранили.

Отец
Ночь в горах непроглядна. Двери дома Гасангусеновых открыты и благодаря льющемуся изнутри электрическому свету видна часть огорода и небольшого сада, прилегающих к фамильному одноэтажному строению. Дальше уже ничего не рассмотреть — ни аула, ни ущелья, ни очертаний нагорья. Пара огней в глубине поселка, — то ли фонари, то ли светящиеся окошки, — все, за что цепляется взор.

В доме на столе жареная горбуша, хлеб, вода, чай, кофе, печенье… Периодически возникающие из темноты хиндахцы заходят, присаживаются, слушают, встают, уходят. Муртазали курит самокрутку за самокруткой. Сизый дым рассеивается вокруг его короткой седой бороды, зеленой тюбетейки, аквамариновой футболки.

— Дёргали нас, дёргали, — цедит он, — Потом прокурор мне пишет, мол, никакая спецоперация тогда в Шамильском районе не проводилась, а начальник районного отдела полиции дал ложные показания. Но именно сотрудники Шамильского РОВД стояли в ту ночь на развилках между Гоором и Кахибом… Пусть они своим родным расскажут о том, какие они герои. Один из них пришел днем к моим сыновьям на пастбище, спрашивал, когда они отправятся домой и кому-то звонил с их телефона. Кстати, куда делся этот телефон — неизвестно. Утром, когда на месте уже были мой свояк, нашедший Наби и Гасангусейна, и мой младший брат, прямо к ним, по сопке с двумя носилками поднялись 16 полицейских во главе с руководителем отдела ЦПЭ. Как они узнали, что идти нужно именно туда? Зачем носилки взяли с собой?

Муртазали на минуту замолкает. Тяжелая, гнетущая тишина заволакивает внутреннее пространство дома.
— Хорошо, — наконец роняет он, — Сначала заявляли, будто мои мальчики стреляли в правоохранителей. Но автоматы-то на момент обнаружения тел висели у них за спиной! Они из-за спины, что ли, огонь вели?! Или стреляли, ни в кого не попали, получили по восемь и 11 сквозных ранений в ответ, повесили «стволы» за спины, легли на землю и умерли?!
— Где их похоронили?
— Тут, в Гоор-Хиндахе… Знаешь, на пастбище, на котором они работали, есть времянка. Над ней российский флаг установлен… А теперь нет у меня сыновей. Но я буду бороться до последнего дыхания, чтобы с другими детьми такого не случилось.
— Ранее вы добивались передачи дела в Следственное управление СК РФ по СКФО или в Москву…
— Видишь ли, я уже не верю властям Дагестана. Особенно республиканскому СУ СК. В нашем деле четвертый следователь поменялся. Я с ним встретился, говорю ему «Ты сидишь в кабинете, пишешь. Откуда ты информацию берешь, если даже не был на месте происшествия?» До сих пор убийц найти не могут, — Мутазали вновь прерывается, снаряжает очередную самокрутку, — Если я конфету в магазине украду, меня посадят. А для полиции закона нет? Закон только для бедных?
— Иными словами, вы ожидаете официального объявления и наказания виновных?
— Да. Я хочу справедливости и стану ее добиваться. Если не будет по закону сделано, положу паспорт на стол.
— Если бы эти люди сразу к вам пришли и сказали, что все произошло случайно, попросили прощения, повинились бы…
— Простил бы ради Аллаха. Но теперь не прощу. Они ведь не перепутали. Два дня там сидели в засаде….И почему они выбрали моих сыновей? Я скажу — у меня тухум маленький, родни мало. Посчитали, мол, никто не заступится. Дескать, пошумят и забудут.
— У них самих дети есть?
— Да, конечно. У приходившего на пастбище два сына. Почему же он не представил на месте моих сыновей своих? Отчего нас не предупредил? Мы бы все туда пошли. Все. Но он не сказал. Не сказал! — Муртазали глубоко вздыхает и кажется, будто вздох идет откуда-то из-под пола, — А сейчас ничего от них не хочу слышать. Они мрази. Не люди. Нет в них человеческого.

…На рассвете выдвигаемся. Позади остаются годекан, пара-тройка переулков, мост через Кахибтляр, сельское кладбище. Тропа вьется вверх, по скальным породам, затем, за развалинами древнего аула, выравнивается, тянется вдоль старинных кенотафов, после чего выводит на холмистое плато, с которого открывается панорамный вид на «Страну башен» — земли общества Гидатль.
— По этой дороге ваши сыновья ходили на работу?
— По этой, — отвечает Муртазали, — Пасли летом крупный скот трех селений. Коров, бычков… Иногда я их в Нальчик забирал, помогали мне там на рынке.
— Сколько классов они закончили?
— Наби — девять, Гасангусейн — десять.

Впереди, на обочине, возникает импровизированный мемориал — большой камень, выкрашенный в светло-зеленый. Рядом на ветру полощется атласный зеленый флажок. Именно здесь два года назад погибли братья Гасангусеновы. Муртазали, подойдя, нежно гладит шершавую каменную поверхность.
— Убив моих детей, они пошли кормить своих. Интересно, у их детей в горле эти хлеб и соль не застряли? — произносит он.

На обратном пути сворачиваем на погост, огороженный сеткой-рабицей. Могила братьев, увенчанная двумя памятниками из желтоватой породы, находится недалеко от калитки.
— Хотел дом каждому построить. Вот какой, в итоге, возвел. Метр на два.
Уже в селе, возле годекана, замечаю небольшое запертое здание. К правой дверной створке скотчем приклеено объявление «2018 марта. Выбираем президента — выбираем будущее!» К левой — распечатанное черно-белое фото сыновей Муртазали с надписью «Братья Гасангусеновы, мы помним о Вас!»

Учитель рисования
Утром 28 марта Сиражутдин Дациев, руководитель дагестанского филиала правозащитного центра «Мемориал», юристы которого занимались делом Гасангусеновых (недавно оно передано в «Комитет против пыток»), был избит возле своего дома в Махачкале. Неизвестный напал сзади, нанес несколько ударов чем-то твердым по голове, после чего заскочил в тонированную легковушку и уехал. Пострадавшего госпитализировали, по факту начали уголовное производство. Спустя пару месяцев мы сидим у Дациева на кухне, пьем чай с мороженой черникой.

— Как вы себя чувствуете сейчас?
— Хорошо,- невозмутимо отвечает Сиражутдин. Мягкие черты лица, легкая седина, белая домашняя футболка, вокруг — теплые тона интерьера…
— Врачи что говорят?
— Врачи советуют больше отдыхать, меньше нервничать, — добродушно улыбается он.
— Ранее сожгли машину филиала, потом вашим сотрудникам поступали sms-ки с угрозами. По-вашему, данные инциденты и нападение связаны?
— Полагаю, да.
— Месть за работу по делу об убийстве Гасангусеновых?
— Сложно утверждать. Но мы склоняемся к озвученной версии.
— А вы, вообще, давно в «Мемориале»?
— С августа 2010-го. Пришел на собеседование, мне объяснили, в чем заключается работа. Рассказали об очередном деле, которым занималась организация. Это было дело об избиении в отделе полиции 14-летнего мальчика Махмуда Ахмедова из Шамильского района, ошибочно заподозренного в краже электродрели. В результате побоев он оглох на одно ухо. История произвела на меня сильное впечатление. Я согласился работать. Сначала вел мониторинг ситуации с правами человека в республике, потом на суды стал ездить, писал про заседания. Заявления к нам по разным поводам поступали — похищения, пытки, внесудебные казни.
— До того судьбоносного собеседования что делали?
— В школе трудился учителем рисования, потом занимался картами и навигацией. Когда попал на собеседование, понял — есть вопросы поважнее карт.
— Вот интересно. Человек учительствовал, карты рисовал… Вы, когда шли на собеседование, представляли, с чем предстоит столкнуться в будущем?
— Нет.
— Просто решили сходить, узнать?
— Разумеется. Если работа хорошая, то почему бы и не поучаствовать, думал я тогда. А затем, когда узнал… Ну, сами подумайте — пришли вы на собеседование и вам начинают рассказывать о деле Ахмедова. Я слушал и представлял такую ситуацию в моем родном селе. И еще возмутило то, как виновный полицейский, по имеющейся информации, относился к произошедшему — он стоял посреди кабинета прокурора и кричал «Иди куда хочешь, мне ничего не будет!». Даже если бы меня не приняли, я с того момента все равно следил бы за этим делом.
— Долго думали, прежде чем согласиться?
— Нет, недолго.
— Родственники как отнеслись к вашему решению?
— Я объяснил им то, что знал на тот момент. Они послушали, сказали «Нормально».
— Но потом наверняка у них вопросы возникали?
— А я об острых ситуациях не распространялся. Просто пояснял, что работа хорошая, богоугодная.
— Теперь, после нападения, они вам не говорят «Ну, может, ты подумаешь….»?
— Говорят. Подходят не только родственники. Спрашивают «Зачем все это тебе?» Мол, у тебя семья, у тебя дети. Но втянулся уже.
— Вы восемь лет в «Мемориале». Знакомы с обстановкой в Дагестане. Фактически, прежнее подполье, — «Имарат Кавказ» и его конкурент «вилаят Кавказ ИГ», — разгромлено. Но инциденты, в том числе довольно сомнительные, продолжаются. Понятное дело, периодически возникают автономные группы доморощенных моджахедов. Но ведь следует учитывать и то, что в регионе по-прежнему находится большое количество «людей войны» среди силовиков. И получается, Кавказская война опять «приватизирована»…
— Ну, не война…
— Можно закавычить. К тому же, существуют разные степени того или иного конфликта.
— Но всегда есть нюансы. В 2013 — 2015-м в Дагестане еще было много террористов. Их активно ловили, дела штамповали и ситуация позволяла безбедно жить целой категории населения. С началом боевых действий в Сирии практически 90% местных настоящих и потенциальных подпольщиков уехали туда. В результате, огромная масса людей, кормившихся антитеррором, осталась без работы. И дальше стали возникать «частности», дающие некоторое представление об «анатомии» антитеррористической системы.
— Иными словами, госмашина по борьбе с негосударственным насилием победила, но остановиться не в состоянии и сама продолжает продуцировать насилие.
— Верно. Правда, помимо прочего, многое зависит и от конкретных людей. Лично я к той же полиции в целом отношусь нормально. Но, на мой взгляд, имеется определенный процент сотрудников, заинтересованных в том, чтобы ситуация в республике, в сфере соблюдения прав человека, не менялась, сотрудников, не привыкших действовать по-другому. Взять те же самые пытки. Они ведь предпринимаются не с целью сделать человеку плохо. Цель — выбить признание, что подброшенный пистолет — его, подброшенные наркотики — его. У нас была история, когда не могли раскрыть обычное бытовое убийство и пытали целую семью ради показаний. Сперва старшего брата, затем младшего, затем на мать переключились. В конце концов, «остановились» на старшем.
— Ясно… Давайте представим — маховик насилия в республике вдруг прекращает вращаться. Что в таком случае станете делать?
— Мечтаю об этом, — вновь улыбается Сиражутдин, но я замечаю дольку ироничного скепсиса, — О времени, когда ни у кого не нарушаются права. У меня ведь есть специальность — школьный учитель рисования, о чем уже говорил. И, надеюсь, к моменту завершения происходящего профессию педагога у нас оценят должным образом, придут к выводу, что в деле борьбы с терроризмом учитель важнее силовика. Вообще, я уверен — если средства, выделяемые силовикам, перенаправить в сферу образования, ситуация изменится до неузнаваемости. Через 20–30 лет мы увидим другой Дагестан. Вместе с тем, нынешняя позиция государства, выраженная премьером Медведевым, нам известна: хотите зарплату — идите в бизнес. Мол, если вы вменяемые — не работайте учителями, пусть в педагогике остаются невменяемые, которым можно мало платить.
— То есть, в идеале, кроме любви страну спасет просвещение. Только как?
— Очень просто. Согласно возрастной психологии Выготского, если человеку не прививать представлений о вежливости, о поведении в обществе, давать лишь конкретные знания, сама по себе воспитательная функция образования в дальнейшем все равно проявит себя. Вспомните Достоевского — «Читайте книги серьезные. Жизнь сделает остальное». Если человек с юности читает много серьезных книг, о его судьбе можно не беспокоиться, по большому счету.

P. S. :
В ночь на 24 августа 2016 года информационное агентство «Интерфакс» опубликовало новость о «ликвидации двух боевиков» со ссылкой на «силовые структуры региона». «Около 21:45 мск в одном из горных ущелий на территории Шамильского района Дагестана произошло боестолкновение. Двое вооруженных мужчин, отказавшись предъявить документы, открыли огонь по силовикам. В ходе завязавшейся перестрелки оба бандита были уничтожены», — рассказал корреспонденту агентства собеседник.
По факту возбудили уголовное дело по статьям «посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа» и «незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия». Осенью 2017 года его прекратили и завели новое — по статье «убийство», сохранив статью о «ношении оружия».
13 марта 2018 года на сайте operline.ru, который, как считается, имеет отношение к северокавказским силовикам, появилась заметка «Пиар на смерти». В ней, в частности, было сказано: «Никого не интересуют сами погибшие братья, ни впоследствии ликвидированные бойки, пустившие их перед собой по тропе».
27 марта информационное агентство «Кавказский узел» разместило на своем сайте новость о том, что прокурор Дагестана Денис Попов после обнаружения нарушений в расследовании обстоятельств смерти Гасангусеновых потребовал «выделить в отдельное производство» материал по начальнику полиции Шамильского района.
14 мая дагестанская газета «Черновик», со ссылкой на республиканское МВД, сообщила, что начальника полиции Шамильского района понизили и перевели в другой отдел. Говорить о подробностях в ведомстве отказались, добавив — проверка в отношении указанного должностного лица не проводилась.

***
Голотль, Карадах, Чалда, Майданское… Попутка плавно скользит по извилистому серпантину в сторону Гимринского тоннеля, за которым горная дорога превратится в шоссе на Буйнакск и Махачкалу. Когда мы притормаживаем у заправки, нас обгоняет легковушка. На заднем стекле у нее — распечатанное фото Наби и Гасангусейна: «Мы помним о Вас!»

Денис Колчин
Екатеринбург, май — июль 2018