«Мы знаем, что их посадят — и всё. Это общественная порка»

В начале 2018 года в Петербурге и Пензе задержали антифашистов, которых подозревают в создании террористической организации «Сеть». В деле фигурируют трое петербуржцев и шесть пензенцев. Они не раз заявляли о пытках со стороны ФСБ.

Родственники фигурантов создали неформальное объединение — «Родительская сеть». Они регулярно общаются в телеграме, проводят пресс-конференции, пишут обращения и жалобы и ходят на заседания суда, чтобы поддерживать своих сыновей, а в конце октября собираются провести шествие в Москве.

«Бумага» поговорила с матерями трех фигурантов — Андрея Чернова, Виктора Филинкова и Армана Сагынбаева. Они рассказали, как узнали о задержании сыновей, как члены родительского комитета поддерживают друг друга и что они думают о «деле антифашистов».

Татьяна Чернова, мать Андрея Чернова

В марте я приехала на заседание по продлению ареста Ильи Шакурского (еще один фигурант, живет в Пензе — прим. «Бумаги»). Там я увидела его маму, Елену Богатову. Она была такая заплаканная, я хотела к ней подойти и познакомиться, но адвокат и другие журналисты сказали: «Не подходите, она как-то ко всем нам [настороженно]  относится». И я подошла просто в толпу — там стоял [директор общероссийского движения «За права человека»] Лев Пономарев и [корреспондент «Медиазоны»] Егор Сковорода — и сказала: «Помогите, пожалуйста, чем можете помогите».

Я никогда не оказывалась в такой ситуации и никогда не думала, что мы в ней окажемся. Лев Александрович [Пономарев] сказал: «Давайте мы с вами встретимся в Москве и обсудим, чем мы можем вам помочь».

Мы приехали вдвоем с мужем. Лев Александрович и его адвокат сказали: «Вам нужно объединиться родителями», и на следующий день я стала всех обзванивать. Созвонилась с Пчелинцевыми (родителями Дмитрия Пчелинцева, еще одного фигуранта «Сети» — прим. «Бумаги»), мы решили встретиться и теперь действуем сообща.

Когда звонишь родителям, у которых та же самая боль, которые переживают то же самое, что и ты, вы с первого слова понимаете друг друга. Никто не отказался общаться, все с такой радостью и надеждой хватались за эту возможность [общаться]. Мы должны были объединиться, мы должны вместе помогать нашим ребятам.

Андрея задержали 9 ноября. Он работал в цеху на заводе, его прилюдно скрутили. С работы позвонили моей сестре, которая там же работает, и стали узнавать, что же он такое натворил, что его так забрали с рабочего места. На второй день сестре удалось узнать, где он. Потом о задержании рассказали брату Андрея, а я узнала последней — мне боялись говорить.

Семья Черновых. Фото: «ОВД-Инфо»

Андрей себя считал антифашистом. В моем понятии, наши деды, которые воевали в Великой Отечественной, были антифашистами. А сейчас я даже и не знаю, к чему они [антифашисты] причисляются.

Когда Андрей с братом поступил в институт, был такой эпизод: они приехали домой и сказали: «Мама, ты знаешь, у нас друзья ходили и закрашивали свастику нарисованную. И ты представляешь, милиция задержала не тех, кто рисовал свастику, а тех, кто ее закрашивал». Для них это был шок.

Мы знаем, что никакой «Сети» этой придуманной нет. Андрей в последнее время общался с Димой Пчелинцевым, когда начал заниматься страйкболом. Это было просто общение по интересам. Первое время мы даже вообще не понимали, за что могли задержать ребят. Они собирались тогда, когда у них было свободное время. Многие ребята друг друга не знали, даже те, кто был в Пензе.

С Леной Богатовой сперва общалась Аня [двоюродная сестра Димы Пчелинцева], а потом я написала ей эсэмэску, представилась и предложила пообщаться. Она мне тут же позвонила. Мы пригласили Лену в Москву, но у нее были проблемы с деньгами, мы даже скидывались и отправляли ей деньги на билеты. Адвокат ей говорил: «Не надо общаться ни с кем из родителей, зачем это тебе?» Следователь назвал нас неадекватными родителями, потому что мы не пошли на поводу [у следствия]. А Лену они очень хорошо обрабатывали.

Когда Лена приехала в Москву, ее встретили Пчелинцевы и взяли к себе. Когда они рассказали ей, как ситуация обстоит на самом деле, ей стало плохо. Она сказала, что адвокат преподносил всё ровно наоборот. Он даже не говорил, что Илью пытали, хотя Илья говорил об этом и просил передать. Мы нашли нового хорошего адвоката, а с Григоряном она в итоге судилась. Ему вынесли что-то вроде взыскания (Михаилу Григоряну вынесли замечание за то, что он в эфире «НТВ» заявил, что его подзащитный «прекрасно понимал», что участвовал в террористическим сообществе — прим. «Бумаги»).

Мы благодарны всем, кто нам помогает: и правозащитникам, и журналистам. Конечно, нас направляют и наши адвокаты. Мы всегда в сети, всегда всё обсуждаем между собой и принимаем решения, согласовываем со знающими людьми. Например, нам помогает Пономарев.

10 октября было заседание по продлению сроков ареста [Димы Пчелинцева, Андрея Чернова и Армана Сагынбаева]. Там была мама Ильи Шакурского, мой сын, Аня. Они говорят, что ребята молодцы и держатся. Андрей у меня вообще улыбается, даже сейчас на фотографиях. От нас их прячут, но мы стараемся приезжать на суды все, чтобы их поддержать. Андрей писал в письме: «Мама, я улыбаюсь, потому что я когда вижу всех, для меня это уже радостно». Всё равно в них живет какая-то надежда.

Елена Стригина, мать Армана Сагынбаева

живет в Новосибирске

О задержании Армана я узнала от его подруги, она как раз приехала в Новосибирск, и  мы не могли с ним созвониться. Потом он сам позвонил из СИЗО, после допроса, а не перед, как положено. И сказал, что его арестовали. Я впала в шок, спросила, всё ли у него нормально. Телефон там прослушивается, и он сказал: «Да-да, всё нормально». Спросила: «Тебя били?». Ответил: «Не то слово. Но всё нормально».

Раньше он работал в Технопарке [Новосибирского Академгородка] в Новосибирске, потом они со своей девушкой накопили денег и переехали в Петербург. В Новосибирске он участвовал во всяких акциях «Еда вместо бомб» (акция по бесплатной раздаче веганской и вегетарианской еды — прим. «Бумаги»), и я ему помогала, в обмене одеждой, он делал клетки в приютах для животных. Арман веган и меня приучил к вегетарианству.

У Армана тяжелая хроническая болезнь, диагноз назвать я не могу. Сейчас ему уже постоянно дают лекарства, но раньше, как метод давления, давали не всегда, и состояние его сильно ухудшилось.

В Петербург на опрос к следователям я поехала только при условии, что мне дадут встретиться с сыном. Мы были с ним вдвоем, и он сказал: «Мам, меня пытали током, я плохо себя чувствую». Я старалась сдерживаться и не рыдать. Он здоровый парень, 1,8 метра ростом, расплакался. Он был в ужасном состоянии — и моральном, и физическом. Он мне сказал, что, похоже, у него сломаны ребра. Но сейчас это уже не доказать.

На первых опросах Арман не заявлял о пытках, потому что ему сказали, что будет хуже. Поэтому он молчал: в первую очередь боялся за своих близких. Государственный адвокат, она оказалась хорошей женщиной, наоборот, говорила: «Давай заявим о пытках». Но он сказал: «Ни в коем случае. Пока мои близкие не в безопасности». И когда его подруга уехала из России, а жена с дочкой перебрались в Финляндию, получив там вид на жительство, только тогда он заявил о пытках.

Вернувшись обратно в Новосибирск, я поняла, что судить их [фигурантов дела «Сети»] будут как группу, поэтому нам с родственниками надо взаимодействовать. Я читала какие-то интервью на «ОВД-Инфо», просила дать телефоны хоть кого-то из родственников. Искала в соцсетях по фамилиям детей, но ничего не получалось. Потом «ОВД-Инфо» написали, что родители объединились в родительскую «Сеть» и опубликовали номер отца Дмитрия Пчелинцева. Теперь у нас есть свой чат в телеграме, где мы обмениваемся информацией и поддерживаем друг друга. В Москве родителям проще ходить, к той же Москальковой (уполномоченный по правам человека в России — прим. «Бумаги»). Я здесь [в Новосибирске] одна, помогаю собирать какие-то документы. И с этой моральной поддержкой я немного ожила.

Арман Сагынбаев в детстве. Фото: «ОВД-Инфо»

Мы уже много что сделали: наших детей, по крайней мере, перестали пытать. У них улучшились условия в камерах, этого удалось добиться совместными заявлениями и жалобами. И еще, думаю, мы добились того, что перестали арестовывать новых людей по этому делу. Мы занимаемся моральной поддержкой [фигурантов «Сети»] на судах, я пока была только один раз, к сожалению. Остальные родители ходили к моему сыну на суд, поддерживали его. Аня [сестра Дмитрия Пчелинцева] носит передачки и от моего имени связывается с начальством СИЗО насчет лекарств. Москалькова посылает запросы по нашим обращениям и отвечает, что пыток нет, что всё нормально.

Мы знаем, что их посадят — и всё. Ощущение такое, что это должна быть общественная порка, чтобы другие молчали. Я лично думаю, что это [дело «Сети»] — [сфабриковано] по указанию сверху, так же, как и дело «Нового величия» (из материалов дела следует, что одним из лидеров организации «Новое величие» был человек, внедрившийся туда для передачи информации полицейским. Адвокаты и правозащитники называют это намеренной провокацией — прим. «Бумаги») —  чтобы свои боялись, чтобы молодежь уши прижала. Для меня Россия [после дела «Сети»] умерла как государство.

Сам Арман говорил: «Мам, ну какая „Сеть“? Не смеши, посмотри на нас». Да, он знал Пчелинцева и знал Шакурского (Илья Шакурский, фигурант дела «Сети» — прим. «Бумаги»), но они музыканты, у них своя группа, они пишут стихи и песни. И вот Арман где-то на концерте с ними познакомился.

Арман — метис, и в Новосибирске не раз огребал за то, что лицом не вышел. Один раз на него напали 4 ноября, он с друзьями шел после какого-то концерта, его вытащили из толпы, избили, заставляли целовать сапоги. Это было на остановке, но никто не вмешался. Какой-то мужик на машине остановился, и нападавшие разбежались. Мужчина вызвал скорую, а сам сел в машину и уехал. Я даже не знаю, кого мне благодарить. Возбудили уголовное дело по статье «Разжигание ненависти на национальной почве», а потом закрыли. Да, и поэтому Арман был антифашистом, на этой почве парни и общались. У Пчелинцева был свой стрелковый клуб, они собирались и играли в страйкбол. А кого-то из фигурантов дела он вообще не знает, из тех, кого последними подгребли. Например, Юлия Бояршинова.

В нашем чате есть и брат Игоря Шишкина [согласился сотрудничать со следствием и давать показания против остальных фигурантов]. Он не подписывает никакие заявления, потому что это идет вразрез с позицией Игоря, но постоянно в чате появляется, он оттуда не удален. Я понимаю Игоря Шишкина. Его сильно пытали. Насколько я знаю, у него была сломана глазница. Он заключил соглашение со следствием и, с человеческой точки, зрения я осознаю, что это его соломинка, чтобы отсидеть меньший срок и побыстрее выйти. Но относительно наших парней, которые сидят и страдают, получается так, что он их сливает.

Мне ужасно жаль парней, они через такие пытки прошли, они больны, избиты. Они на него [Игоря Шишкина], как я думаю, не обижаются. Больше мы, родители, обижаемся. Наверное, они, как люди, прошедшие через всё это, понимают его по-другому.

Наталья Филинкова, мать Виктора Филинкова

Живет в Казахстане

— В конце января я поехала в Волгоград, мы должны были встретиться с сыном у моей сестры. Я была там дня три, когда Александра [жена Виктора] написала мне, что у Виктора проблемы. Я сразу вернулась в Казахстан, а потом поехала в Санкт-Петербург. Все боялись за меня [что тоже могут задержать], и Витя очень сильно переживал.

Сначала я была у Геннадия Беляева, это его следователь. Может, из-за моего желания получить свидание с сыном, он мне дал с ним увидеться. Свидание проходило по телефону через стекло, максимум 30–35 минут. У Вити на лице был шрам, но он улыбался. Когда я спросила, откуда шрам, он ответил: «Мам, меня пытали». Сказал, что ему пришлось подписать [признательные показания], чтобы остаться живым. Это было наше единственное свидание. Позже, когда я ездила на суд в Пензу, мне уже не дали его увидеть.

Когда я попала к Беляеву, он сказал: «Я вас ждал». Он знал, что я приехала в Петербург и даже сказал, где я остановилась — у родственников. Следователь сказал: «Скажите спасибо его жене. Вы ее видели?» Он считал, что она идеологический руководитель [«Сети»]. Я с ней об этом разговаривала, но она сказала, что всё это ерунда. До этого с Александрой мы не общались, но говорили с Витей о ней, собирались встретиться. Сейчас мы общаемся: у нас одна проблема, одно горе.

Когда мы разговаривали со следователем, я сказала: «Вы Виктора пытали. Вы — это   всё ваше ФСБ. Если вы ко мне сейчас насилие какое-то предпримите, я вам что угодно расскажу. Скажу, что чей-то разведчик, что сейчас взорву вас». Но единственное, что он попросил — телефоны Витиных друзей, но я не дала. И всё. Он ничем не угрожал.

Виктор Филинков. Фото: «ОВД-Инфо»

Когда я была в Петербурге, то мне позвонила Татьяна Александровна [Чернова] и сказала: «Мы, родители, создаем родительскую „Сеть“. Как бы вы к этому отнеслись?» Я, естественно, тут же согласилась.

Я им очень благодарна, сколько они  там, в России, прилагают усилий, везде ходят, чего-то добиваются. Они собирают передачки для Вити. Я, когда была в Пензе, тоже собирала передачки. Мы вместе, помогаем друг другу. Я считаю, что это самое лучшее средство — чтобы жить при таких обстоятельствах и выживать дальше. Сейчас мы собираемся провести 28 октября митинг в Москве. (В этот день родители фигурантов дел «Нового величия» и «Сети» проведут шествие в центре Москвы. Согласована ли акция, не уточняется — прим. «Бумаги»).

Я прекрасно знала, что Виктор антифашист, но мало ли у кого какие взгляды. Антифашист — это же не фашист. Он мне говорил: «Мама, я ни в чем не виноват, я ничего не делал. Это вообще глупо — мавзолей взрывать и власть менять». По телефону Витя говорил: «Мама, я даже не всех ребят [фигурантов] знаю». И родители тоже говорят, что их сыновья не знали Виктора.

Раньше я вообще ни во что не вникала. Меня не интересовала политика — живешь своей жизнью и живешь, работаешь и работаешь. После того, что случилось с Витей, я всё читаю и смотрю новости. И пришла к выводу, что это [дело «Сети»] — произвол власти. На всё смотришь с другой стороны. Если раньше всё воспринималось так, как сказали, а ты поверил и проглотил, то теперь любую позицию начинаешь оценивать.