www.granitv.ru/screenshot RFIПервая чеченская война начиналась еще за год до начала боевых действий, в конце 93-го как пиар-проект, как электоральная технология. После выборов 12 декабря 1993 года оказалось, что победители в «малой гражданской войне», в событиях в Москве 3-4 октября 93-го года, проиграли на выборах в парламент, что сторонники Ельцина не получили большинства, а большинство там получили коммунисты и национал-патриоты Жириновского. Было такое решение, выработанное в головах политтехнологов, которые еще, кажется, не назывались политтехнологами, — нужно перехватить электорат у оппонентов, а для этого нужно перехватить их лозунги, нужно сделать что-нибудьнациональное и патриотическое. А что может быть более национальным и патриотическим, чем возвратить в лоно империи отложившуюся провинцию? В итоге за год от переговоров мы пришли к большой войне, а рейтинг-то расти не стал. Через год войны в январе 96-го года рейтинг Ельцина в прогнозах «если бы выборы состоялись сейчас, в следующее воскресенье» был фоновый — 2–3%. Нужно было что-то делать.
Параллельно силовым действиям были предприняты переговорные шаги после гибели Дудаева. Вначале это было освобождение гражданских заложников из так называемого следственного изолятора департамента госбезопасности, из концлагеря в горах, где из примерно 250 узников более 50 умерло. Начались политические переговоры, которые закончились визитом чеченской делегации во главе с Зелемханом Яндарбиевым в Москву и Бориса Ельцина в Чечню. Начались переговоры в Назрани, где эксперты с обеих сторон готовили мирный план. Так получилось, что за несколько недель до первого тура президентских выборов в Чечне вроде бы наступил мир. Именно это, а отнюдь не победа в войне, дало возможность Ельцину избраться во второй раз президентом. Мир, а не война, как избирательная технология. Но среди прочих эффектных шагов в ходе этой президентской кампании Ельцин сделал следующее: между первым и вторым туром президентских выборов он сделал секретарем Совета безопасности кандидата, который в первом туре занял третье место, — генерала Александра Лебедя. На следующий день после объявления результатов второго тура президентских выборов, в начале июля 96-го года, в Чечне возобновились боевые действия. Были обстреляны села Гехи и Махкеты, и назранские переговоры, шедшие к тому моменту уже больше месяца, полетели в тартарары.
Первый раз я работал в Чечне в 95-м году. В основном мы занимались поиском пропавших без вести, составлением списков насильственно удерживаемых лиц: пленных, заложников. Делали базы данных как по пропавшим гражданским лицам, то есть жителям Чечни, так и по пленным российским военнослужащим. Разные люди пытались решать разные задачи. Прежде всего, в таких условиях, задача отчасти журналистская — сообщать, что происходит. Сообщать, что происходит с гражданским населением, потому что для воюющих сторон чаще всего гражданское население — это досадная помеха либо козырь в пропагандистской кампании. Итогом этой работы в 97-м году стала публикация списков потерь российских силовых структур в книге «Неизвестный солдат Кавказской войны». Но командировки лета 96-го года преследовали несколько иную цель. Дело в том, что в ходе боев в Грозном в августе 96-го года появились сообщения о захвате заложников в девятой городской больнице Грозного. Заложников захватили сотрудники какого-то спецподразделения российских силовых структур. Чтобы исследовать эту ситуацию на месте, Андрей Николаевич Миронов, Олег Петрович Орлов и я отправились в Грозный в августе 96-го года.
События конца лета 96-го оказались неожиданными, наверное, для всех. Для одних оказалось неожиданным возобновление боевых действий в Чечне после длительного замирения. Для других — то, что в ходе возобновившихся боевых действий чеченские отряды неожиданно легко заняли Грозный и очевидным образом вернули ситуацию к началу войны. То есть опять чеченцы контролируют Грозный, сепаратисты контролируют Грозный, и федеральная армия должна вновь штурмовать город, как это было в самом начале, в декабре 94-го года.
6 августа 96-го года боевики вошли в Грозный и заняли его. Всего в операции должны были участвовать около 800 человек — столько сумели собрать чеченцы. Реально участвовали около 500, потому что значительная группа под командованием Руслана Гелаева, которая должна была проехать через Урус-Мартан, там была разоружена. Они вошли в город через два-три дня, снова вооружившись на своих базах. Но совершенно поразительным образом за эти два-три дня эти полтысячи боевиков, вошедших в Грозный, сумели там закрепиться. А к 9 августа боевики уже укрепились в городе, к ним подошли подкрепления. Более того, люди колебавшиеся, не бравшие оружия в руки, потому что не знали, кто победит, откопали свои автоматы, и уже не 500, а до 5000 бойцов было в Грозном. Причем костяк этого составляли не ополченцы, бросившие работу в мастерских, на стройках и так далее, отправившиеся повоевать в Грозный в декабре 94-го года, а люди с почти двухлетним опытом ведения войны, люди умелые и отчаянные, люди, готовые умирать. Как раз тогда, войдя в середине августа в Грозный, я видел именно таких людей. И штурм города российской армией обернулся бы такой же катастрофой, как это было в конце декабря 94-го — начале января 95-го года.
К сожалению, для российской армии, на тот момент начальником на Ханкале, главной базе российских федеральный сил, был генерал Константин Борисович Пуликовский. Он уже отличился при первом, новогоднем штурме Грозного в 94-ом году. Отличился тем, что его части, брошенные в город, по сути дела, походными колоннами были сожжены, уничтожены, рассеяны, взяты в плен — 131-я майкопская бригада и 81-й самарский полк. Во время войны у Пуликовского погиб его сын, офицер, но Константин Борисович, похоже, ничему не научился. Поэтому в попытках деблокировать российские части, остававшиеся где-то в Грозном, в отдельных кварталах, в центральной комендатуре, в окруженных воинских частях, в этих попытках Пуликовский вновь посылал в город колонны, которые боевики жгли из гранатометов, спрятавшись в развалинах. Это были совершенно бесплодные попытки спасти ситуацию. При этом наверх, в Москву, шли какие-то очевидно лживые рапорты относительно того, что «ситуация под контролем», «ситуация почти под контролем», «мы сейчас все исправим».
Генерал Лебедь отправился в Чечню и увидел, что ситуация, мягко говоря, не очень хорошая, что армии, как управляемой силы, нет, что на блокпостах стоят солдаты, как выразился Лебедь, в камзолах непонятного покроя и назначения, что победить нечем и некем.
Российский генерал Александр Лебедь (справа) в окружении телохранителей беседует с одним из чеченских командиров, Ширвани Басаевым, братом Шамиля Басаева, Старые Атаги, 31 августа 1996.AFP/ ALEXANDER NEMENOVПосле возвращения Лебедя из Чечни, после заявления о том, что будет готовиться какое-то мирное решение, вдруг генерал Пуликовский объявляет ультиматум городу: в течение 24 часов все жители должны из города выйти, а дальше он будет подвергнут массированным бомбардировкам и обстрелам. Это было не совсем правдой, потому что в течение ультиматума как раз по нарастающей шли бомбардировки и обстрелы города. Жители выходили, но не очень охотно. Было как-то тяжело поверить, что, если до этого две недели прожил где-то в подвале и выжил, может быть хуже — хуже ведь быть не может. В случае бомбежек, уже массированных, было бы значительно хуже. Каких-то старух приходилось долго уговаривать выходить оттуда, но население потянулось из города. Шли по нарастающей обстрелы артиллерии, обстрелы ракетами, «Градом». Это казалось началом нового безумия.
Мы выехали из города днем, кажется, 21 августа, в последний день ультиматума. Но тут же выяснилось, что в Чечню прилетел и ведет переговоры с начальником штаба чеченских сил Асланом Масхадовым генерал Лебедь. Переговоры шли в селе Новые Атаги, и в ходе этих переговоров было решено прекратить боевые действия.
Хасавюртовские соглашения лишь закрепили и развили это принципиальное решение. 22 августа война была, по сути, окончена. Окончена Лебедем, который, как ответственный военный, увидел, что его план победить военной силой нереализуем, а значит войну нужно заканчивать, поскольку армия небоеспособна, армия разложилась, офицеры врут и так далее.
Федеральные власти нас, правозащитников, мягко говоря, не жаловали. Чеченские, надо сказать, тоже. Первое, что случилось, когда мы прибыли в Грозный и показали свои бумаги каким-то боевикам, сказав, что у нас письмо, нас задержали и отправили в особый отдел — отобрали документы и посадили в какое-то помещение — не в подвал, но в изоляцию. Надо сказать, что лучше бы в подвал, потому что через полчаса или час начался артиллерийский обстрел. По тому месту, где находился этот особый отдел и штаб полевого командира Ахмеда Закаева, начали стрелять с Ханкалы — порядка сотни снарядов туда легло. Это какая-то легонькая постройка, не подвал, там через окна всякая ерунда летает.
Кто-то из моих друзей курит, потом, когда кончаются сигареты, пытается считать упавшие снаряды, другой начинает читать лекцию о том, как вести себя под обстрелами — в общем, неприятно. Потом, когда обстрел закончился, выяснилось, что ни штаба, который куда-то уехал, ни особого отдела нет. Пришлось по соседним подвалам искать этот особый отдел. Они, видимо, убедились, что мы не шпионы, раз по нам так стреляли. Они выписали нам какие-то очень убедительные пропуска, с которыми мы по городу смогли ходить, правда, каждый полевой командир, к которому нас доставляли в очередной раз задерживающие нас боевики, пытался проверить, кто мы такие, но, посмотрев на документы, пускал дальше.
В городе можно было работать, но медленно. Можно было общаться с пленными российскими солдатами. Я подозреваю, что если бы мы попали на российских военнослужащих где-то на постах, то к нам бы отнеслись не очень дружелюбно. Однако мы продолжали работу и по расследованию военных преступлений. Мы выяснили, что в Девятой городской больнице, по сути дела, командир, заскочивший туда, сказал главному врачу: «Басаева знаешь? Будешь у нас живым щитом». Если бы не уравновешенность чеченского полевого командира, блокировавшего эту больницу, который не стал штурмовать, а сделал все для того, чтобы заложники не пострадали, все могло бы сложиться очень плохо для них. Мы задокументировали факты захвата заложников, использование людей как живого щита российскими военнослужащими. Но чеченцы в каких-то вопросах тоже не соблюдали нормы ведения войны, потому что пленных тогда старались не брать.
С российскими военными отношения неожиданно улучшились сразу после окончания боевых действий. С представительством самого генерала Лебедя, его представителем был генерал-милиционер Виктор Константинович Медведицков, который вдруг понял, что наши сведения о пропавших без вести, в том числе военных, полнее, чем то, что есть у них самих и в армейском штабе. Мы смогли работать после этого, в равной степени живя на военных базах или в чеченских селах, где чеченцы держали пленных, пополняли наши базы данных, составляли списки, занимались поисками и попытками освобождения людей. Но по сравнению со второй чеченской войной условия работы были значительно проще, хотя и тогда, должен заметить, многие журналисты заплатили жизнью за попытки работать в этих условиях. Это и просто погибшие под бомбежками, и люди, ставшие жертвами шпиономании, которая была широко развита среди чеченских боевых командиров, многие исчезли, многих закопали и не нашли до сих пор.
Сотрудник ПЦ "Мемориал" Наталья Эстемирова. Лондон, 2007 год.(Photo : REUTERS/Dylan Martinez)Во Вторую чеченскую войну значительно лучше и грамотнее был блокирован театр военных действий с тем, чтобы журналисты и правозащитники не могли там работать. Хотя и тут нам удалось во Вторую чеченскую войну открыть офисы в 2000 году в Грозном и других населенных пунктах Чечни. До сих пор наш офис в Грозном продолжает там работать, хотя и в достаточно тяжелых условиях. Изменился подход: если в первую войну мы направляли миссии правозащитников из разных регионов России, то во вторую войну у нас появились постоянно работающие приемные, офисы с постоянным штатом сотрудников. К сожалению, мы несли потери во вторую войну. Была убита в 2009 году Наталья Эстемирова, работавшая в Грозном, в дружественной нам организации «Гражданское содействие» был задержан спецназом ГРУ и исчез водитель. В 2001 году был смертельно ранен и умер 40 дней спустя Виктор Васильевич Попков, раздававший в Чечне гуманитарную помощь, подвижник, мученик, поскольку он был послушником старообрядческого монастыря и рассматривал свою работу как религиозный долг. Но работа продолжается, несмотря на это.
Как изменилась Чечня после войны? Давайте говорить и о власти, и о людях. Кто руководил Чечней после 91-го года? Советский генерал Джохар Дудаев — человек, с которым можно было говорить на одном языке. Может быть, сложно было говорить на одном языке, но можно. Но итогом первой войны стало то, что в Чечне царили незаконные вооруженные формирования. Началась масштабная торговля людьми: похищения людей с целью получения выкупа. Это вовсе не традиционная для тех мест ситуация, это была ситуация, искусственно созданная в ходе Первой чеченской войны. Ситуация, которая роковым образом дестабилизировала обстановку между войнами. Подорваны оказались и традиционные ценности, а не только светское право. Оказалось, что длина ствола автомата важнее, чем длина бороды: что стариков не уважают, и вообще, обычаи, видимо, остались где-то в прошлом. Политики вроде заместителя секретаря Совета безопасности Бориса Абрамовича Березовского — он выступал не как бизнесмен, а как представитель российских властей — предпочитали общаться не с законно избранной и вроде бы признанной властью — не с Масхадовым, а с теми, с кем можно решать проблемы — с Басаевым, платили выкуп за похищенных, тем самым поддерживая не законную власть, не тех, кто мог бы наводить порядок, а собственно бандитов, террористов, похитителей людей.
Социальные процессы, приводившие к усилению именно этой, маргинальной для тех времен, страты в Чечне, в итоге привели к началу второй войны. Но и тут это было «танго вдвоем». Чем чеченцы отличаются от всех остальных горцев, чем они отличались в XX веке? Тем, что с ними невозможно договориться. С ингушами царское правительство договорилось в ходе Кавказской войны, а ингуши — это практически те же чеченцы, говорят практически на том же языке. Но у ингушей была родовая аристократия, которая могла от имени всего народа подписывать какие-то договоры. Чеченцы — единственные на Кавказе в ходе феодальной революции XVI–XVII века, назовем это так, не только перестали платить дань равнинным князьям из Дагестана, из Кабарды, но и извели собственную родовую аристократию. У чеченцев с тех пор не было главного, кто мог бы всех за собой вести и говорить за всех. Это была отчасти для них проблема. Например, имам Шамиль, долгое время бывший лидером сопротивления царской России в XIX веке, так и не смог построить свое государство на основах шариата, который он пытался противопоставить адату, обычному горскому праву. Но мы видим, что в последние годы в Чечне таки появился главный — тот человек, который может своим словом решить любой вопрос.
Глава Чечни Рамзан КадыровAFP PHOTO / POOL / MAXIM SHEMETOVЕдинственной структурой, сформированной из этнических чеченцев, которая могла бы вести в Чечне так называемую оперативно-розыскную деятельность, стали кадыровские структуры. Он выполнил задачу «останется только один», у него нет конкурентов, и никто не может вести расследование его действий, потому что никакая структура не может вести там оперативно-розыскную деятельность, не имея личного состава и агентуры из числа этнических чеченцев. Дальше — полный контроль у себя, дальше — претензии на то, чтобы стать политиком федерального масштаба, политические убийства. Дальше — вплоть до убийства Бориса Немцова зимой 2015 года в Москве. Никто не может этому возразить. Никто не может возразить регламентации повседневной жизни, например, правилу ношения всеми женщинами платков. Раньше только старший мужчина в семье мог говорить женщинам, как они должны одеваться. Наталья Эстемирова выступала против этих средневековых обычаев, собственно из-за чего она и вошла в такой конфликт с Кадыровым весной 2008 года, что была вынуждена на полгода выехать из Чечни. А теперь и головной убор у женщин, и форма бороды у мужчин, и все остальное — все может быть предметом внимания руководителя республики. Это значительные трансформации для всех, кто знал неуступчивый, непреклонный характер чеченцев на протяжении предыдущих сотен лет. Любой человек, высказывающийся — даже не очень открыто, даже с роликом в Youtube, даже с записью в WhatsApp, любой критик Кадырова оказывается перед серьезной опасностью. Их находят, их подвергают проработке, есть сообщения о том, что бьют, но люди не жалуются, потому что у правителя везде есть уши и у него длинные руки.