Черкасов: "Инакомыслием может быть даже невосторженное выражение лица"

Почему власти жестоко обращаются с женщинами Беслана и следует ли матерям убитых в этом североосетинском городке детей быть молчаливыми и ничего, кроме державной скорби не выражать? Чем закончится таинственное исчезновение и внезапное освобождение чеченского политолога Руслана Мартагова — скандалом между Кремлем и Грозным, или молчанием жертвы? Об этом в интервью Настоящему времени — член совета правозащитного центра «Мемориал» и правления Международного общества «Мемориал» Александр Черкасов.

«А тут какие-то матери, а тут какая-то скорбь, какие-то беспорядки»

Настоящее время: Каждый год накануне годовщины бесланской трагедии мы ждем из Северной Осетии тревожных новостей. Но, кажется, впервые именно осетинские власти пошли на жесткое пресечение акции женщин Беслана. Это последний аргумент в арсенале Владикавказа?

Александр Черкасов: Беслан сильно отличался, и по последствиям тоже, от Норд-Оста. Прежде всего потому, что в Северной Осетии было общество, которое на это отреагировало, в Москве — общества не было. Родственники заложников, по сути, остались наедине с собой. Город, где каждый, либо лично, либо через рукопожатие, знал тех, кто был в заложниках, или их родственников, не отреагировал.

В Северной Осетии было совершенно иначе. Но было совершенно иначе 12 лет назад. Ведь на главный вопрос ответа не поступило, так и не признали причины смерти заложников, причины того, почему не велись переговоры, причины того, почему главной цели спасения заложников не было.

Что остается родственникам? Родственникам остается привлекать внимание, протестовать, выражать как-то эмоционально свои чувства. Гранит мемориального кладбища — это, конечно, хорошо, но живые люди важнее.

И выяснилось, что этим живым людям надлежит притвориться гранитом — быть спокойными, молчаливыми и кроме державной скорби ничего не выражать. Матери, пытавшиеся протестовать, были задержаны и административно осуждены. Другое дело, что ничего не закончилось.

Бесланское дело, насколько я помню, в прошлом году было признано приемлемым в Страсбургском суде. Остается ждать решения. Это, разумеется, не быстрое решение — Страсбург вообще медлительная структура. Но и дело такое серьезное. Решение-то будет, раз такого решения не было в России, раз здесь был саботаж следствия.

Был, например следователь Александр Солженицын — руководитель следственной бригады, который затребовал материалы оперативного штаба — по сути дела, материалы ФСБ. Материалов дела получено не было, Солженицына отстранили — тоже символичная деталь. Сейчас двенадцатая годовщина. Что будет через год — никто не забудет. «Никто не забыт и ничто не забыто» — это ведь не только про тогда, это ведь и про теперь.

НВ: Что, на ваш взгляд, может означать беспрецедентное силовое давление на женщин?

НВ: Теперь поговорим об истории Руслана Мартагова, который внезапно исчез при весьма странных обстоятельствах. Каких-либо видимых причин для его исчезновения вроде бы нет. Эта история какого ряда?

А.Ч.: Был такой проповедник — Шоип Тутаев (Шоип-Мулла), который в году, примерно 2011, как выяснилось, вошел в конфликт с главой Чеченской республики Рамзаном Кадыровым и выехал из России. В 2014 году Рамзан Ахматович специально по телевизору посвятил много слов Шоип-Мулле. А тот жил в Европе и свои проповеди выкладывал в интернет.

И вот как-то он оказался в болгарской тюрьме — что-то у него с документами было неправильно. И цивилизованные европейцы 2 августа [2014 года] Шоипа Тутаева выдали Москве. А 4 августа его видели в самолете, летевшем в Грозный. И дальше человек исчез на несколько дней. Я даже успел отправить запросы в ФСБ, Следственный комитет, генпрокуратуру, как вдруг 10 августа он появился на чеченских телевизионных экранах и рассказывал, как, сидя в болгарских застенках, написал прочувствованные стихи про отца нынешнего главы Чеченской республики — Ахмат-Хаджи Кадырова. И даже читал эти стихи.

В кадре были и бумажки, с которых он читал, и его руки. На руках были ссадины, которые, впрочем, специалисты квалифицировали, как электротравмы. Потом он вернулся домой и говорил, что все было в порядке, что ничего с ним не случилось.

Знаете, это благоприятный исход событий, потому что, например, преподаватель одного из Грозненских высших учебных заведений [нефтяного технического государственного университета. — НВ] Хизир Ежиев, исчезнувший из дома в декабре прошлого года, в январе был найден в лесу в окрестностях села Рошни-Чу [село в Урус-Мартановском районе Чечни. — НВ]. Якобы он упал со скалы. Правда, повреждения, скорее, свидетельствуют о том, что у него при переломе ребро пошло неправильно, прокололо легкое, он захлебнулся кровью.

Люди, которые возвращаются к своим родственникам после подобного рода странных исчезновений, появлений на телевидении, потом ничего не рассказывают. Все хорошо. Из Чечни — только хорошие новости.

Лояльный советский человек, чиновник пророссийской администрации в первую чеченскую войну, очень осторожный политолог, комментировавший чеченские события в последние годы — в том числе, на Радио Свобода. Чем он мог помешать? Это уже полное умиротворение, совсем уже не осталось вольнодумцев, если Руслана Мартагова «позвали».

Помнится, Рамзан Ахматович Кадыров говорил, что ему было невыгодно похищение и убийство Натальи Эстемировой, потому что на него же подумают. Многие у нас говорят: «Как же так! Нам ведь это невыгодно». Но для того, чтобы поступки были логичны, и их последствия как-то просчитывались, нужно думать не только про сегодня, но и про завтра, и про послезавтра, и про вечность.

Нам трудно представить ту логику, в которой только полная, абсолютная лояльность допустима. Нам трудно представить логику людей, что называется «второго эшелона», которые получают задания. В конце концов, Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в одном из произведений, входящих в школьную программу, в сказке «Орел-меценат» допустил такую фразу: даже глухую тетерю заподозрили в образе мыслей на том основании, что она днем молчит, а ночью спит.

Когда наступает полное спокойствие, инакомыслием может быть даже невосторженное выражение лица.

Нас беспокоит судьба любого человека, который таким странным образом, временно или не временно, исчезает в Чечне, потому что последствия бывают самые разные. У кого-то переломанные ребра заживают, а у кого-то, как у Ежиева, заканчивается тем, что находят тело. Руслан Мартагов — немолодой человек, известный человек. Ситуация совершенно скандальная.

Доклад Human Rights Watch о подавлении инакомыслия в Чечне, представленный буквально на днях, где перечислены подобные эпизоды за последние годы, приобретает новую актуальность.

Что могут предъявить Мартагову — трудно себе представить. Но, видимо, когда ловить нечего, когда установлено полное единомыслие, не восторженный образ мыслей тоже становится предметом рассмотрения в [полицейском] участке.

НВ: Может быть, это связано не столько с тем, что женщины Беслана требуют наказания истинных виновных в гибели детей, а Руслан Мартагов в мягкой форме критикует власти, а с тем, что у женщин на майках оказалось заветное слово «Путин»? Этот маркер есть и в лексиконе Мартагова.

А.Ч.: Я боюсь, что это две разные истории. Слово «Путин» в Чечне, конечно, звучит, и некоторые местные товарищи клянутся в верности Путину с завидной регулярностью, но там на такие слова внимания не обратят. Там другие портреты, другие люди важнее.

А вот Беслан — то преступление и то, почему это преступление стало возможным, как возникли предпосылки к теракту и почему не пытались спасать заложников, детей всеми возможными способами — в том числе, и переговорами (ведь и в Буденновске, и в Кизляре большую часть заложников удалось освободить путем переговоров), и почему погибли более 350 человек, в том числе, 186 детей?

Эти все вопросы, безусловно, адресованы верховному главнокомандующему. И тут слово «Путин», видимо, и было тем самым детонатором, тем самым страшным символом, который не могли допустить местные власти. Если бы они были такими же смелыми при спасении заложников и при охоте на террористов… Но с матерями, видимо, бороться проще.

Источник