Дорогой беженцев

На прошлой неделе мне удалось трижды побывать на границе — там, где отчаявшиеся получить в России убежище сирийцы, афганцы, африканцы десятками в день перебираются в Норвегию.

Массовое бегство из России в Норвегию началось с августа этого года. Границу пересекало в день до 200 человек. Всего в маленькую страну с численностью населения в 5 миллионов человек за короткий срок от нас прибыло более 5 тысяч человек.

Власти Норвегии были к этому не готовы, и нагрузку сначала взяло на себя местное население пограничного города Киркенес: помогали продуктами, одеждой, транспортом. В работу включился Норвежский красный крест, специально для помощи беженцам был разработан проект «Друг», получивший финансирование от МККК. Только в октябре власти заключили договор с коммерческой организацией для устройства в Киркенесе лагеря.

Я слышала, местные жители были несколько задеты тем, что на работу в лагере взяли «южан» — присланных из Осло людей.

Сейчас поток поубавился, но в день все же переходят границу около 20 человек.

Наши давние коллеги из Норвежского Хельсинкского комитета (НХК) пригласили меня посетить лагерь для беженцев в Киркенесе, посмотреть, как размещают там беженцев, познакомиться с новейшими изменениями в норвежском законодательстве, усложняющем для наших беглецов их обращение за убежищем в Норвегии. И своими глазами увидеть, как беженцы преодолевают границу между нашими странами.

Новая процедура

Я прилетела в Мурманск, где меня встретили местные активисты и захватили с собой в Киркенес. Там у них был семинар для местных жителей, которым почему-то было интересно узнать о проблемах наших НПО, связанных с законом об «иностранных агентах».

По дороге в поселке Титовке нам встретилась группа беженцев, около десяти человек, ожидавших транспорт для доставки на границу.

Первое пересечение границы не было особенно интересным. У всех нас были визы. Мы вышли из машины, нам поставили печати в паспорта наши пограничники. Мы снова сели в машину и переехали границу, снова вышли, получили по печати на норвежской границе и поехали дальше.

В 4 часа вечера было уже совсем темно, начиналась полярная ночь. Только одна семья беженцев с тремя детьми ждала проверки документов. Они хорошо говорят по-русски, жили 5 лет в Краснодарском крае, легализоваться им не удалось. Отвечают на вопросы с опаской, мальчик лет 12 только переводит то, что говорит бабушка. Четырехлетний малыш родился в России.

В Киркенесе мы встретились с членами НХК во главе с их бессменным председателем Бьерном Энгесландом и отправились в лагерь беженцев.

Там мы познакомились с Норвежской организацией по защите прав лиц, ищущих убежища, которая консультирует беженцев в лагере по правовым и прочим вопросам. С каждым говорят индивидуально на его языке.

На этой фотографии Бьерн, я и члены этой неправительственной организации — это настоящие граждане Норвегии, только один из них еще ждет получения паспорта. У организации договор с государством, они опросили уже более 1000 беженцев из разных стран. Многие беженцы долго — более десяти лет жили в России. Некоторым из них предоставлено временное убежище. Беженцы рассказывают, что получили его за деньги, но их не хватило на всех членов семьи, поэтому они решили уехать из России.

Наши коллеги из НХК и работающие в лагере активисты очень обеспокоены только что принятыми изменениями в законодательстве Норвегии, которым теперь предусмотрена ускоренная процедура. Они боятся, что не будут успевать поработать с беженцами и разъяснить им законодательство до первого интервью. Власти Норвегии утверждают, что 90% прибывающих относятся к экономическим мигрантам. Активисты полагают, что люди начинают рассказывать о себе, действительно указывая экономические причины. Но они не успевают пояснить, что источник проблем — политика и военные действия.

Активисты пока не представляют себе принятых изменений в полном объеме. Прислана инструкция, но она тоже не совсем ясна. Называются несколько проблем:

— не всегда понятно, как распределены в лагере обязанности, приходится искать человека, отвечающего за социальные и другие вопросы. Есть кровати, а женщина с ребенком спит на полу;

— если в убежище отказано, то страну следует покинуть за три дня, но у людей нет денег, они не знают о существовании МОМ, которая должна им помочь выехать;

— нет четкой информации, к кому будет применяться ускоренная процедура: интервью в течение трех часов и ответ через 48 часов, который должен придти из Осло;

— миграционная служба, которая поручает им консультирование лиц, ищущих убежища, не дает им полной информации;

— возможно, сами миграционные органы еще не имеют этой информации, но уже должны работать по-новому;

— перемены наступили без переходного периода.

Если суммировать все, что нам рассказали о новшествах активисты и на следующий день руководство лагеря, то они состоят в следующем:

Прибывших в Норвегию из России беженцев будут интервьюировать прямо на границе. На основании первого интервью решение будет приниматься в Осло. Тех, кто имеет право легально находиться в России, будут возвращать в Россию. Граждан стран, в которых не идут военные действия, будут отправлять на родину. Это относится к гражданам Индии, Пакистана, Бангладеш и жителей мирных районов Афганистана.

Остальных примет лагерь, где они проведут некоторое время, а потом отправятся в другие города и поселки Норвегии.

Лагерь — с нуля за 20 дней

На следующий день утром мы снова отправились в лагерь беженцев, где в это время находилось 285 человек. Там нас встретил его начальник Хенри Осима.

Лагерь был создан всего за три недели до нашего посещения. До этого люди жили в спортивном комплексе. В лагере 285 мест, но через него уже прошло более тысячи человек. На его создание с нуля ушло всего 20 дней. Г-н Осима очень гордится им и своими сотрудниками.

В лагере беженцы сначала попадают в зал первичного приема, где им предлагают фрукты, чтобы они сразу почувствовали гостеприимство принимающей их страны. Их полностью переодевают, а их одежду пакуют и отправляют вымораживаться на 48 часов. Проводится также тест на туберкулез.

В зале висит информация на арабском, английском и русском языке, не совсем приятная для прибывших.

После переодевания люди направляются на интервью, и устраиваются на время своего пребывания в лагере в разборных домиках.

Мы посмотрели, как живут там беженцы, беспардонно нарушив их сон.

Немногие хотели с нами говорить или позволять себя фотографировать. Однако у меня нашлось и там несколько старых знакомых.

Грустно было слышать их ответ на мой вопрос: чем отличается их положение здесь от того, что они пережили в России. «Здесь к нам относятся как к людям!» — говорили все.

Там в лагере мы встретились с сирийцем Омаром, он сам хотел сделать фотографию со мной. В нашей организации он встретил Аню — молодую женщину из Украины. Они прожили вместе год, Аня ждет ребенка. Оба они очень хотят соединиться. Омар передал для Ани оставшиеся у него после оплаты своего путешествия деньги.

Эту фотографию он сделал тоже для нее. Очень хочется, чтобы их история имела счастливый конец.

На велосипеде

Вместе с Лене Веттеланд из НХК мы отправились в Мурманск через границу. Беженцев там на сей раз не было. Только один налаживал свой велосипед.

Почему велосипед? А потому, что мы, люди — существа удивительные. Вообще говоря, с логикой у нас не слишком здорово. Но, когда не нужно, она вдруг появляется. Пункт перехода через границу, через который мы попадали в Норвегию, это пункт пересечения границы для транспортных средств. Мы его преодолевали на машине. Но беженцев перевозчики везут только до границы, а пешком ее перейти нельзя. Почему нельзя? А потому, что — для транспортных средств. И таким транспортным средством становится велосипед — от трехколесного до самого большого. Его покупают и везут до границы. Там его собирают и на нем границу переезжают. А как быть мне, если я не умею ездить на велосипеде? Мне ответили, что все просто: держите его за руль и везите рядом. То есть это я не на велосипеде, а при велосипеде. В чем тут смысл, я думаю, не понял бы ни один здравый марсианин. Но факт в том, что на радость производителей велосипедов спрос на них в Мурманске огромный.

К тому же велосипед этот — одноразового действия. После пересечения границы его следует выбросить. Наладить возврат велосипедов в Россию невозможно: норвежцы на это не соглашаются. И не потому, что хотят их использовать сами — просто он же вошел не как товар, а как транспортное средство. Значит, и вернуться может только вместе с пассажиром, а пассажир не хочет возвращаться. И ездить на наших велосипедах норвежцы не могут, потому что наши велосипеды не удовлетворяют норвежским требованиям — нет у них какого-то там второго тормоза. Отправляют их прямо в утиль. Вот такая грустная у них судьба, и права человека на них не распространяются.

На следующий день я снова проехала до границы уже с перевозчиком и двумя беженцами. Один из них был беженцем из Сирии, и всего два дня провел в России. Деньгами на поездку его обеспечили родители, которые хотели спасти его от войны. Второй — из Ирака — прожил в России 8 лет.

По дороге к нам из лесу вышла храбрая лисичка, она долго стояла и ждала, что мы ей предложим что-то перекусить. К сожалению, у нас никакой еды с собой не было. Видимо, добрые беженцы обычно ее подкармливали.

На это раз беженцев привезли на границу в нескольких микроавтобусах. В одном сидела большая семья афганцев с множеством детей: от младенческого до подросткового возраста.

Нашего иракца через российскую границу не пропустили: чем-то не понравился его паспорт. Через неделю он пришел к нам в «Гражданское содействие». Ему нужна была срочная помощь по обжалованию решения о выдворении. Это решение он сам инициировал, потому что без него наши пограничники не выпускают из России иностранных граждан, если у них нет действующей визы или иного основания легального пребывания. Это прямое нарушение части 2 ст. 27 Конституции России: «Каждый может свободно выезжать за пределы Российской Федерации». Жалобу ему наш юрист написал, но как на нее посмотрит Мосгорсуд — большой вопрос.

В Мурманске мы встретились с консулом Норвегии и его сотрудниками. И все, в первую очередь журналисты, задавали мне один и тот же вопрос: кто же организовал этот поток беженцев из России в Норвегию?

Ответ прост: никто! Из уст в уста передается информация о том, что есть возможность оказаться там, где к тебе относятся по-человечески. И, конечно, люди стремятся не упустить свой шанс попасть в такое место.

Задают, несколько тише, другой вопрос: почему не едут в Финляндию? Так вот, есть достоверная информация, что уже едут. Так что скоро придется ехать наблюдать, как принимают беженцев финны.

И еще, журналисты и правозащитники спрашивали меня, как я отношусь к тому, что Норвегия ужесточает свои законы и стремится остановить поток беженцев. Что же я могу на это ответить? Разумеется, право обратиться за убежищем и получить его, если к тому есть основания, необходимо защищать. Но как могу я, гражданка России, сказать, что это должна делать Норвегия, если в моей стране это право просто полностью игнорируется? Некоторое исключение, которое составляли украинские беженцы, только подтверждает это правило. Грустно признавать это, и нечего мне ответить на вопросы журналистов. Думаю, что норвежские коллеги приглашали меня в первую очередь для того, чтобы услышали их власти от меня решительное слово осуждения. Ну что же — боюсь, что я их разочаровала.