Выступление Александра Черкасова

Уважаемый Дмитрий Анатольевич, уважаемый Александр Геннадиевич, уважаемые Элла Александровна, коллеги!

"Контртеррористическая операция" на Северном Кавказе длится десять лет, но террор продолжается. Обычные объяснения – ограничена зона операции, недостаточны полномочия, – по нашему мнению, уводят от очевидного – сами методы "контртеррора" воспроизводят терроризм.

Это видно на примере Кабардино-Балкарии, казалось бы, мирной до октября 2005 года. Возникновение там фундаменталистского вооруженного подполья нельзя списать на "боевиков, которых вытеснили из Чечни".

Первая причина – подмена противника: борьба зачастую ведется не с террористами, а с теми, кто исповедует ислам, отличный от традиционных для этих мест суннитского или суфийских тарикатов. Салафизм, который в России называют ваххабизмом – угроза? Безусловно. Как любое учение, тотально регламентирующее повседневность и стремящееся определять политику. Можно проследить, как лидеры кабардино-балкарского джамаата, исходя из своего понимания вероучения, логически, шаг за шагом шли к вооруженному выступлению.

Но этот путь они проделали совместно с официальными структурами, духовными и светскими.

Неизбежно ли осуществление этой угрозы?

Есть опыт мирного сосуществование традиционной и "ваххабитской" общин - в Дагестане, в Цумадинском районе, накануне второй чеченской войны начались совместные пятничные молитвы. Что же превратило общины так называемых "молящихся мусульман" в вооруженное подполье?

Включение во внутриконфессиональные отношения "административного ресурса": духовные управления мусульман пытались апеллировать к властям светским. А милиции легче было ловить не боевиков реальных групп зарождавшегося террористического подполья, а прихожан "неправильных" имамов. Начиная с закрытия мечетей и молельных комнат, "силовики", будто по списку, шаг за шагом, выполняли условия, при которых эти общины предсказуемо радикализовывались и просто обязаны были стать боевыми группами.

Так осуществлялась скрытая в салафизме угроза. Примеры можно продолжать.

Но разговор о мотивах теряет смысл, когда люди берут в руки оружие. Тогда государство может и обязано использовать силу для защиты граждан. Но тут важны средства, которые порою меняют цель.

После боев началось следствие, под судом – 58 человек. Казалось бы, очевидность содеянного и очевидная обоснованность действий властей делали возможным их сплочение с обществом. Но...

Расул Кудаев, бывший узник Гуантанамо, вернувшийся в Нальчик, был известен журналистам и провел 13-14 октября "на телефоне". Обвинение – стандартное: "нападение на объекты". Многие обвиняемые в нападениях не участвовали, но следствие ушло от исследования деяний каждого в отдельности. Но в обвинительном заключении фигурируют Масхадов (убит за полгода до событий) и Хаттаб (убит за три с лишним года) и планы построения общекавказского исламского государства. Следствие отказалось от понимания террористического акта как конкретного деяния конкретного человека, за которое его судят.

Задержанных в Нальчике пытали. Доказательства этого есть в самом деле. Пытки в «контртеррористических» делах – не исключение, а система. Не все эти дела сфабрикованы, но доля таковых значительна. За решетку попадает невиновный, а террорист остается на свободе…

Все это лишает государство главного - морального - преимущества перед террористическим подпольем.

Возможность использовать это превосходство была упущена в Кабардино-Балкарии в 2005-м. Так же было в Дагестане в 1999-м, в Чечне в 2000-м, в Ингушетии в 2004-м.

Государство создает и привлекательный образ подполья как страдающей стороны, и его мобилизационную базу, а само воспринимается обществом не как источник права и справедливости, не как защита от террористов, а как источник опасности.

Можно ли сделать иначе? Иной подход к борьбе с терроризмом показывает президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров. Иное дано – если не повторять ошибки снова и снова только для того, чтобы доказать свою правоту.