Красная Армия Ростовской области

Фабрикация дел о терроризме является одной из основных причин роста числа политзаключённых в России с начала 2000-ых годов. Жертвами «антитеррористических» репрессий обычно являются жители Северного Кавказа и мусульмане из других регионов страны, реже — представители националистических и левых сил. С 2014 года подозрениям в «диверсиях» и «терроризме» все чаще стали подвергаться жители Украины. Выводы — и уголовные дела — последовали незамедлительно.

Дело о советах и рекомендациях

14 февраля 2017 года в Северо-Кавказском окружном военном суде начался процесс над очередными «террористами», Артуром Пановым и Максимом Смышляевым. По версии обвинения, несовершеннолетний гражданин Украины Артур Панов перед своим задержанием в декабре 2015 года планировал организовать серию взрывов в Ростове-на-Дону и с этой целью изготовил взрывное устройство. Студент-заочник, россиянин Максим Смышляев якобы выразил готовность помочь ему, давая советы о том, как лучше спланировать и осуществить теракты.

«Медиазона» подробно писала про преследование Панова и Смышляева. На тот момент мы знали про слабую доказательную базу их дела, но не знали, что следствие располагает информацией о заведомой невиновности Смышляева. Уже тогда сомнительное уголовное дело превратилось в предлог для давления на левых активистов и журналистов по всему Югу России; в частности, по делу в качестве свидетеля была допрошена политзаключенная Дарья Полюдова. Это было связано с тем, что Панов добавлялся в друзья к пользователям социальной сети «Вконтакте», придерживавшихся левых взглядов, и открыто предлагал им помочь ему готовить теракты. Это дало возможность массово привлекать в качестве свидетелей всех так или иначе контактировавших с ним людей.

С момента задержания Максима Смышляева 22 апреля 2016 года, следствие исходило из того, что он, «по своим идеологическим и политическим взглядам являясь приверженцем коммунистических идей и противником действующих властей в Российской Федерации», должен рассматриваться в качестве левого экстремиста. То, что он вступил в переписку с Пановым, таким образом, становилось по статье 205 УК «Содействие террористической деятельности» преступлением, а Панов — действовавший в одиночку подросток — де-факто превратился в лидера террористической группы.

RAF, ИГИЛ и другие враги России

В России имеется реестр организаций, которые были признаны террористическими или экстремистскими судами разного уровня, и само членство в которых является уголовным преступлением. Этот список не бесспорен и, в ряде случаев, используется для преследования членов организаций, запрещённых без должных на то оснований. Встречаются и курьёзы, как в деле участника Евромайдана Андрея Коломийца, обвинявшегося в т. ч. в участии в самораспустившейся в 1954 году и признанной экстремистской в 2014 году Украинской Повстанческой Армии. Но даже на этом фоне новость о том, что в Ростовской области украинским подростком готовились теракты от имени «Фракции Красной Армии» (RAF), не могла не вызвать изумления.

В отличии от УПА, членство в котором вменялось Андрею Коломийцу, RAF в РФ никогда не рассматривалась в качестве угрозы. Организация не действовала на территории постсоветских стран и окончательно свернула свою деятельность в 1990-ых годах. По всей видимости, Панов объявил себя продолжателем дела RAF исключительно в связи с культовым статусом этой группировки в леворадикальном сегменте политических движений.

Впрочем, российские спецслужбы, расследовавшие дело Панова, так и не определилось с тем, какой точно политической ориентации он придерживался. Панов называл себя последователем немецких ультралевых, однако в протоколах допросов заявлял, что был готов взять ответственность за подготавливаемые им теракты от имени ИГИЛ. В материалах дела есть указание на то, что Панов также считал себя украинским националистом. Сам «террорист» в агитационных материалах «нового поколения RAF», которые он размещал на платформе Blogspot, не чурался и откровенного антисемитизма. Апофеозом идеологической всеядности Панова стала заметка «„Фракция Красной Армии“ готова пойти на сближение с ИГИЛ», публикация которой привела к тому, что на начавшемся в Ростове суде его обвиняют в т. ч. и в публичном оправдании терроризма.

Следствие не смогло выявить «сообщников» Панова из числа граждан Украины, о существовании которых он первоначально говорил, а также подтвердить целый ряд неправдоподобных подробностей, содержавшихся в его показаниях. Так Панов утверждал, что он был похищен с территории ЛНР, что опровергается всеми другими свидетельствами. В первоначальных показаниях на очной ставке со Смышляевым он также заявил, что ему якобы предложили собирать сведения об оппозиционных настроениях населения Российской Федерации и отправлять на почту с адресом <…>@usaid.org в закрытой проукраинской группе, название которой он не помнит.

Журналисты, писавшие про Панова и пытавшиеся общаться с его защитой, отмечали, что с его аккаунтов время от времени начинали приходить сообщения, в которых его анонимные «друзья» доказывали, что Панов не мог быть террористом. В этих сообщениях ФСБ и версия о наличии некого террористического заговора всячески высмеивались, при этом ставилась под сомнение психическое здоровье обвиняемого. Точно неизвестно, кто являлся автором данных посланий, но их стиль почти не отличался от использованного самим Пановым в его постах и заявлениях.

Явно неадекватное поведение Панова и, одновременно, стройность и непротиворечивость показаний Смышляева, казалось, должны были заставить следствие признать свою ошибку еще в время проведения первой очной ставки. Тот факт, что Панову в время содержания в СИЗО был поставлен диагноз «Формирующееся смешанное расстройство личности», очевидно, также должно было заставить следователей критически относиться к его показаниям. Но получилось иначе. СКР, увидев слабость доказательной базы, обратился к «царице доказательств» — к признательным показаниям, но не настаивающего на своей невиновности Смышляева, — а ранее судимого за заведомо ложное сообщение об акте терроризма Панова.

Результатом этой работы стали протоколы допроса Панова, в которых он, по сути, подтверждает правоту наводящих вопросов следователя. Панов не может ответить без подсказки о составе взрывчатки, о способе ее производства, о том, начинял ли он ее поражающими элементами, планировал ли он заложить СВУ или был готов подорвать себя сам и т. п. Подобная тактика проведения допросов была избрана следствием, несмотря на то, что ст. 189 УПК РФ прямо запрещает задавать наводящие вопросы.

Презумпция виновности

При признании Смышляевым политзаключенным «Мемориал» исходил из того, что у следствия нет доказательств его вины. Жизнь не стоит на месте — сегодня можно смело утверждать, что у следствия есть исчерпывающие доказательства полной невиновности Смышляева. И это можно сделать, опираясь только на официальные материалы дела.

Согласно окончательной версии следствия, преступление Смышляева состоит в том, что Смышляев, узнав, что Панов планирует совершить теракт, «умышленно продолжил оказывать помощь последнему в виде советов и предоставления информации». В частности, по версии следствия, Смышляев якобы посоветовал Панову не совершать теракт в гипермаркете «О’КЕЙ» или в других людных местах, а вместо этого атаковать объект инфраструктуры, предпочтительно в ночное время. Помимо этого Смышляев дал Панову общие советы, которые должны были способствовать снижению вероятности его задержания, в частности, не писать о терроризме в социальной сети «Вконтакте».

Анализ обвинительного заключения, с которым Следственный комитет вышел в суд, позволят говорить о том, что в деле есть обширная, но бессодержательная доказательная база. За исключением Артура Панова, в деле нет ни одного свидетеля, который бы подтверждал симпатии Смышляева к террористам. Все вещественные доказательства, в частности компоненты самодельного взрывного устройства, могут свидетельствовать о вине только и исключительно Панова, а переписка Панова и Смышляева наглядно показывает, что Смышляев принципиально выступал против терроризма.

Самое важное доказательство невиновности Смышлялева — его переписка со своим знакомым Никитой Ечковым, с которым он общался в интернете на темы, связанные с левым движением и коммунистической идеологией. Ечков самостоятельно вышел на связь с адвокатом Смышляева, после того, как понял, что он и есть тот самый Максим, который спрашивал его совета по общению с несовершеннолетним сторонником террористической идеологии.

В этой переписке Смышляев, помимо прочего, упомянул, что с ним вышел на связь молодой человек, который «планирует акцию в Ростове… тер-й (прим. террористической) направленности, объяснял ему, что это неактуально, что посоветуешь? По убеждениям он ближе к анархизму. Пытался его переубедить, возможно перед акцией встречусь с ним в городе. Настроен он радикально, терять ему судя по всему нечего. Как думаешь какие аргументы актуальны будут? Говорил ему уже, что если в СМИ пройдет инфа о том, что это левые т-сты (прим. террористы) — под пресс попадут все, всех шерстить начнут, если конечно ему хулиганку не пришьют». Это сообщение позволяет говорить о том, что когда Смышяев советовал отказаться от атаки на гражданские объект в пользу инфраструктурных, его мотивом не было повышение эффективности террористической деятельности Панова. Наоборот: Максим Смышляев делал это для того, чтобы ее пресечь.

Резюмируя содержание переписки, и то, что следствие использовало ее в обвинительном заключении в качестве доказательства вины Смышляева, можно вывести новое определение терроризма. Терроризм — это намерение отговорить террориста от совершения теракта.

Слишком либеральный «пакет Яровой»

Одним из аспектов дела Смышляева, который упорно игнорирует следствие, является то, что его поведение, действительно, похоже на состав одной из статей Уголовного кодекса Российской Федерации. На момент задержания Смышляева она была только в проекте и входила в состав ныне печально известного «пакета Яровой». Я имею в виду вступившую в силу 6 июля 2016 года ст. 205.6 УК РФ, предусматривающую ответственность за «несообщение в органы власти, уполномоченные рассматривать сообщения о преступлении, о лице (лицах), которое по достоверно известным сведениям готовит, совершает или совершило» преступление террористической направленности.

Что, теоретически, могло грозить Смышляеву в случае осуждения не за несуществующее содействие в подготовке теракта, а за попытку переубедить собеседника, считающего себя террористом, своими силами?

В региональных СМИ в январе—феврале 2017 года появились сообщения о возбуждении первых уголовных дел по статье о недоносительстве. Насколько можно судить по пока что небольшой практике, по ней стали привлекать к уголовной ответственности мусульман, общавшихся с уехавшими на войну в Сирию экстремистами и знавших об их планах. Пока что единственный осужденный по новой статье житель Астрахани Улукбек Гафуров был приговорён к штрафу в размере 70.000 рублей.

Если бы Максим Смышляев попал в поле зрения спецслужб уже после вступления в действие статьи о «недоносительстве», то, возможно, ему бы тоже грозил штраф или исправительные работы. Однако Смышляеву не повезло, и его арестовали тогда, когда отказ от информирования государства о намерениях психически неуравновешенного подростка не был преступлением. Статью нашли — другую. Теперь невиновному человеку грозят от 10 до 20 лет колонии строгого режима без права на досрочное освобождение до отбытия ¾ назначенного наказания. Борьба с терроризмом бывает такой непредсказуемой.

Автор — Игорь Гуковский, источник — openDemocracy