Узбекистан: краткий обзор ситуации в колонии исполнения наказания в пос.Шейхали Кашкадарьинской области (кин-49)

Приведенный ниже текст основан на интервью с бывшими заключенными, содержавшимися в КИН-49 с июня 2000 по октябрь 2001 г. (двумя бывшими уголовными и тремя – политическими)1 и информации активиста Ферганского областного комитета независимой организации по правам человека Узбекистана Ахмаджона Мадмарова, побывавшего в Кашкадарьинской области в июле 2002 г.

Общие сведения

Колония исполнения наказания КИН-49 (УЯ 64/49) со строгим режимом содержания заключенных (до января 2002 г. – с общим режимом) находится в пос.Шейхали Кашкадарьинской области, в 10 км к северу от города Карши. Вблизи располагаются еще две колонии (КИН-33 и КИН-61). В 2000-первой половине 2001 г. в КИН-49, содержалось по противоречивым данным от 2500-3000 до 49002 заключенных, приговоренных к лишению свободы на сроки от 5 до 10 лет, при том что сама колония расчитана всего на 1500 человек. В июле 2002 г. в ней содержалось около 1900 заключенных. Помимо граждан Узбекистана в колонии находились граждане других государств - Афганистана, Российской Федерации, Таджикистана, Украины. Особенно большое количество узников являлось гражданами Таджикистана – на июль 2002 г. их было 350 человек. А.Мадамаров свидетельствует, что в беседе с ним начальник колонии недоумевал, почему граждане Таджикистана продолжают находиться в заключении, хотя: «этот контингент должен был освобожден по Указу Президента Республики Узбекистан «Об амнистии…» от 22 августа 2001 года».

Имя начальника колонии в разных источниках противоречит друг другу. Согласно двум интервью с бывшими заключенными – это подполковник Зайнутдин Убайдуллаев, по двум другим – подполковник А. Сувонов (эти заключенные был освобождены осенью 2001-зимой 2002 г., согласно данным А. Мадмарова на июль 2002 г. начальником колонии был капитан Шеробод Махмудов.

Условия содержания

Заключенные содержались в бараках в каждом из которых было от 200 до 300 человек. В каждом бараке стояло 70 трехярусных кроватей. До осени 2001 г. из-за перенаселения спальных мест не хватало и треть заключенных спала на деревянных настилах между стационарными нарами – «шконках» или на полу. Не известно сохранилась ли эта ситуация в 2002 г.

По свидетельству бывшего заключенного: «Бараки в зоне отделены друг от друга проволочными заграждениями. Ходить в зоне заграждения запрещается, за нарушение строго наказывают. Когда сюда прибывает заключенные из других зон, то они говорят, что режим в зоне строже, чем в зонах «строго режима». Ремонт кроватей, зимой обогрев бараков, ремонт бараков, покраска, остекление, благоустройство сектора <т. е. пространства вокруг барака> и т.д. за счет заключенных и это составляет минимум 20 тыс. сумов с барака <в ценах 2000 г.> и более.»3

Заключенные были обязаны работать. Основным местом работы был кирпичный завод с непрерывным циклом производства, где работа производится в три смены, без выходных и праздничных дней. Кроме того они работали в керамическом и мебельном цехах, а также мастерских по производству ширпотреба. За невыполнение производственных норм заключенные подвергались наказанию.

Зона считалась «красной», то есть находилась под полным контролем администрации колонии, вследствие чего здесь были очень активны «гады» (заключенные, открыто сотрудничающие с администрацией).

Питание и лечение

Питание заключенных осуществляется три раза в день, пищевой рацион был крайне скудным:

На завтрак заключенные получали один кусок хлеба, неслакий чай, рисовую или сеченая (из рисовой или гречневой шелухи) кашу: «похожую больше на обыкновенную воду». На обед им доставался кусочек хлеба, суп (называвшийся борщоим) с куском картофеля или репы и маленький кусочек мяса. На второе - каша (перловая, сеченая, или рисовая) в которой собственно каши было одна ложка – остальное вода. На ужин – «баланда» (то есть та же каша) без жира и лука. Лучшее питание получали заключенные сотрудничающие с администрацией.

Все что не попало на стол к заключенным служит предметом купли-продажи, доходы от которой идут руководству колонии и сотрудникам охраны. «В зоне нет черного рынка, но в столовой есть еда: масло, подливка, мясо, соль, хлеб, лук. Все это продается.» 4

Вода в колонии была низкого качества – соленой, баня, возможно, в силу проблем с водой – нерегулярной.

Медицинское обслуживание заключенных в КИН-61 находилось на примитивном уровне. Поскольку в лагерной медсанчасти медикаменты практически отсутствовали, больных некоторыми заразными болезнями (чесоткой и сифилисом) изолировали от других заключенных в отдельных бараках. В тоже время в отношении больных туберкулезом подобных мер не предпринималось.

Бывший уголовный заключенный свидетельствует: «Туберкулезники с открытой и закрытой формой содержались вместе со всеми. В лишь в крайнем случае их направляли в Сангород» (специальная колония-больница в Ташкенте – КИН-18).

Его слова подтверждает бывший политзаключенный: «Среди заключенных были люди, которые болели туберкулезом, сифилисом, и даже СПИДом. Надзиратели хорошо знали, кто чем болеет. Но никогда не изолировали больных. Лекарства им тоже не давали. В нашей камере было 23 человек. Из них 9 болели туберкулезом. 3 из них болели тяжелой формой. Их увезли в Сангород. Потом мы узнали, что двое из них умерли.»

Кроме того, массовый характер носила дизентерия. Многие заключенные страдали от преждевременного облысения и грибковых заболеваний По мнению одного из опрошенных заключенных, «медицинскую помощь оказывали только в том случае, если заключенный оказывался при смерти». При этом в лучшем положении находились те заключенные, которые имели деньги, чтобы заказать через охрану медикаменты с воли. В лагерной больнице из лекарств им могли предложить только «синодексин» (от поноса) и аспирин. За деньги, впрочем, там можно было получить лучшее лечение.

Наказания и пытки

В 2000 г. в КИН-61 широко практиковались избиения в качестве метода наказания заключенных. Так, постоянными были избиения за невыполнение производственных норм. «Тех, кто не выполняли норму, ежедневно били дубинками. Бьют по позвоночнику, в солнечное сплетение, почки, печени и селезенку, по возможности туда, где не так заметны синяки». Как правило, избиения осуществляли сотрудники режимного отдела (задачей которых является поддержание порядка) или оперативной части колонии. Иногда в избиениях участвовал дежурный по колонии. Особой склонностью к применению насилия по данным А. Мадмарова отличался начальник кирпичного завода Толмас (не ясно, это фамилия, имя или прозвище). Более легкой формой наказания за невыполнение нормы являлось направление на унизительную работу, в том числе – на очистку туалетов.

Распространенной причиной избиений и издевательств являлись мелкие нарушения режима, например, курение в неположенном месте. Чаще всего о подобных нарушениях охране сообщали «гады», которые зарабатывают таким образом немного чая, еды или сигарету.

«Гады» или сотрудники режимного отдела первым делом требовали с провинившегося заключенного «выкуп» - деньги или сигареты, которые на черном рынке колонии служили альтернативным средством платежа.

«За каждое нарушение «режимники» (охрана) берут деньги. За обычное нарушение: контролеры (рядовые охранники) - 100 сумов, дежурный по зоне - 200 сумов, режимники (здесь – офицеры режимного отдела) - 300 сумов, опера (сотрудники оперативной части колонии) - 400 сумов, замполит – 1000 сумов. Если арестант не имеет денег, он может рассчитаться сигаретами, или определенный срок - от 3 до 15 дней – будет стоять «на посту», иногда ему грозит ШИЗО».

Сигареты, которые пачками отдают сотрудникам охраны заключенные, далее, на воле, сдаются в магазин. Для получения сигарет часто используются «гады» и доверенные лица охранииков в среде заключенных. «Одним словом, заключенные, для всех начиная от начальника колонии до простого охранника, являются «дойными коровами», т.е. источником дополнительного заработка.» 5

Если заключенному нечем было платить, то обычным наказанием за нарушение режима являлась «постановка на пост»: «Заключенный стоит всю ночь на одном месте, сидеть ему запрещено. Когда проходит какое-то начальник, он докладывает: «Ассалому аллейкум, гражданин начальник, на посту все спокойно». Если этот начальник пройдет мимо 20 раз, он 20 раз докладывает о спокойствие на посту». После ночи, проведенной таким образом, заключенного возвращали в барак или в рабочую зону. Если охрана рассматривала нарушение как серьезное преступление (четких критериев при этом не было) заключенного помещали в карцер или ШИЗО (штрафной изолятор).

«В ШИЗО хотя бы имеется койка. А в карцере, который размером 3х2 метра, нет даже ее. С четырех сторон бетонные стены, не дают пищу в течении недели. Там часто пытают, требуя, чтобы человек признал за собой нарушение и написал объяснительную. За это ему добавляют срок и отказывают в амнистии».

В колонии имелось два ШИЗО – одно из них находилось на территории санчасти. ШИЗО также являлось средством скрытия следов особо жестоких избиений осужденных. «Синих» от следов палочных ударов заключенных помещали на пару недель в ШИЗО, чтобы гематомы зажили.

Содержание политзаключенных и узников совести

Летом 2000 г. в КИН-61 содержалась большая группа политзаключенных – более 700 мусульман из Ташкента, Ферганской долины, Хорезма и других регионов, осужденных, в основном, за антигосударственную деятельность. Они подвергались постоянному «прессингу» со стороны персонала и «гадов», которые называли их «ваххабитами», «вовчиками» или «хизбутами». Согласно данным А. Мадмарова после прошедшей в конце 2001-начале 2002 г. амнистии политзаключенных6 и изменения статуса колонии число политических заключенных существенно уменьшилось – теперь их около 180 человек.

По свидетельствам бывших заключенных в 2000-2001 г. «ваххабиты» подвергались систематическому прессингу со стороны администрации колонии и охраны. Существовавшая прежде в зоне мечеть была превращена в склад, заключенным запрещали держать пост (уразу), омываться в соответствии с требованиями веры, молится. За подобные «нарушение» их не только избивали, но и старались «поймать» на незначительном или вымышленном проступке, чтобы поместить в ШИЗО. Каждое подобное наказание снижало проставляемый в личных делах заключенных процент удовлетворительного поведения. Три помещения в ШИЗО ликвидировали шансы заключенного получить освобождения по амнистии или процедуре условно-досрочного освобождения.

Один из бывших политзаключенных, попавший в КИН-49 в начале 2000 г., так описал свое пребывание в этой колонии:

«Как только привезли нас в зону, нам сказали, что нас ожидает период «ломки». Через день нас поставили к стенке, приказали, чтобы каждый назвал свою фамилию и статью, по которой он осужден. Нас было около 35 человек. Каждый назвал свою фамилию и статью. После этого начальник (он не назвал свое имя и только потом я узнал, что это был подполковник А. Сувонов) вышел к нам и громким голосом сказал, что если кто в зоне будет призывать к чему-то, читать запрещенную литературу, проводить собрания, молиться, устраивать скандалы, или делать еще что-либо запрещенное, то будет жестоко наказан.

В этот день нам дали полосатую форму со специальными черными полосками на белом фоне, где указана фамилия. Другим (уголовным) заключенным дали форму тоже полосатую, только на черном фоне были белые полоски. Объяснили это тем, что осужденные за религиозные убеждения должны выделятся.

Утром, для того чтобы умыться, дали всего три минуты. Опоздавшим заключенным пришлось проходить через живой коридор, который образовали двадцать человек, стоявшие в два ряда друг напротив друга. У всех – дубинки и каждый бил по определенному (своему) месту на теле заключенного. Упавших заключенных ждало жестокое избиение. Для этого рядом стояли отдельные люди.

Нам запретили даже общаться между собой. У нас в третьей камере было 25 человек. Негде было сидеть. В камере почти все были больными, кто простудился, у кого почки больные, у другого заключенного – туберкулез. И мы никогда не могли просить медицинскую помощь. Потому что ее вообще не было. <…>

За четыре месяца по неизвестным нам причинам умерли 9 человек. Нам сказали, что они умерли от туберкулеза. Но нам кажется, что они умерли от избиений. Каждый заключенный ходил в синяках. Мы иногда смеялись, посмотрев друг на друга.»

Второй бывший политзаключенный, находившийся в КИН-49 дополняет первый рассказ:

«Для других заключенных <уголовников> был маленький магазин, где можно было купить сигарет, хлеб, они даже покупали там водку. А нам не разрешали, да и денег у нас не было. Мы боялись взять деньги у родственников. В комнатах свиданий были поставлены видеокамеры и подслушивающие аппараты. Мы говорили шепотом. А потом нас ругали и спрашивали, о чем мы говорили.

После того, как наши жены и матери стали выходить на демонстрацию, от нас потребовали написать письма, что с нами все хорошо. Майор Бахтиёр Исмаилов лично заставлял нас писать их под его диктовку. Перед освобождением я был вынужден дать расписку, о том, что я отныне не буду общаться с членами религиозных организаций, не буду ходить в мечеть и тесно контактировать с сотрудниками милиции.»

Сотрудники охраны открыто выражали свою ненависть к «ваххабитам», избивали их не только в ШИЗО и карцере, но и в штабе колонии. Особенно усердствовали в этом сотрудники режимного отдела.

«В середине ночи внезапно в камеру заходили по четыре-пять надзирателей и производили обыск. При этом каждого заключенного били ни за что, пинали, оскорбляли. Каждый раз кого-то забирали. Меня тоже четыре раза забирали в отдельную камеру, где сидели два-три надзирателя. Они меня спрашивали, как ведут себя другие заключенные, о чем говорят в камере, молятся ли, кто ведет себя агрессивно? Один раз пришлось говорить не правду. Меня в тот день так били арматурой по пояснице и по ногам, что я не смог выдержать эту адскую боль и сказал, что Гайбуллаев Хожиакбар является имамом камеры, что он принимает присягу от мусульман. На следующий день забрали этого Хожиакбара, потом я его больше не видел. Мне очень тяжело рассказать об этом.»

Даже в рабочей зоне политзаключенные подвергались более жестокому обращению, чем обычные заключенные: «Нас стали возить на работу на кирпичный завод. Иногда нас возили на машине, иногда шли пешком. Там нас заставляли работать без отдыха. Уставшие или больные не могли даже передохнуть пять минут. В тоже время за заключенными с черными полосками, никто так не следил. Им вовремя привозили обед. Нам иногда не привозили обед, а вместо этого давали одну буханку на четверых, а иногда на пятерых.»

По свидетельству другого политзаключенного все «хизбуты» числились на самых тяжелых и грязных работах: чистили туалеты, работали на солнце, что летом в условиях пустыни является пыткой. В зимние время их выгоняли на улицу из барака в 6 часов утра «на работу» и затем заставляли сиденть на корточках два часа. Такая экзекуция приводила к развитию простудных заболеваний, что способствовало, увеличение числа больных туберкулезом.

Постоянно голодных политзаключенных лишали даже тех продуктов, которые им привозили родственники. Один из них вспоминает: «Ко мне на свидание четыре раза приезжали родственники и каждый раз сотрудники охраны по имени Навруз и Чори забирали наши продукты.» В тоже время в столовой их заставляли есть борщ со свининой, специально наблюдая за тем, чтобы все политзаключенные выполняли это требование.

Из заключенных-уголовников более половины под воздействием пропаганды лагерной администрации относились к «ваххабитам» отрицательно, остальные - сочувствовали. Однако за попытки сблизиться с «политическими» уголовник сам мог попасть в карцер. Охрана также угрожала в случае контактов с политическими добиться дополнительного осуждения уголовников по статьям об антигосударственной деятельности.

Во время проведения процедуры амнистирования наименее опасных политзаключенных в конце 2001 г. их заставляли подписывать прошение о помиловании на имя президента. Один из них так вспоминает эту процедуру: «Меня раздели до гола, очень сильно избили, заставили написать прошение о помиловании, хотя в руках у них уже был указ президента о моем освобождении. Били меня для то, чтобы я отказался от своих убеждений, заставили меня написать отречение от организации «Хизбут Тахрир», в которого я ни когда и не состоял».7