Спецоперации, преследования и ковид: зимние итоги Кавказа

В нём рассказывается о спецоперациях, самых важных приговорах и даже о ситуации с коронавирусом.

В общей сложности собранные правозащитниками материалы занимают почти 60 страниц. В основном это статистика и ссылки на публикации в СМИ и социальных сетях.

Член Совета правозащитного центра «Мемориал» Владимир Малыхин рассказал Кавказ. Реалии о том, почему черкесского активиста Мартина Кочесоко приговорили к условному сроку, кто нападает на полицейских в Грозном и что грозит фигурантам «ингушского дела».

— Какие основные события можно выделить за зиму этого года на Северном Кавказе?

— Некоторые события происходили, произошли и будут происходить, как, например, эпидемия коронавируса или «ингушское дело». Но были и какие-то события, которые, может, начались не зимой, но зимой завершились. Это приговор Мартину Кочесоко, расследование Bellingcat и The Insider (о причастности ФСБ к отравлениям активистов на Северном Кавказе. — Прим. ред.).

Также стоит отметить вынесение приговора в Швеции по делу о нападении на известного чеченского блогера Тумсо Абдурахманова и достаточно интересный, специфический сюжет — конфликт между чеченскими и ингушскими тейпами в связи с нападением этнических ингушей братьев Темурзиевых на полицейских в Грозном.

— Раз вы первой упомянули эпидемию коронавируса, давайте с неё и начнём. Действительно ли эпидемия побеждена?

— С коронавирусом ситуация достаточно любопытная. Она помогает выявить какие-то глобальные тренды, которые для России в целом и для Кавказа характерны. Весной прошлого года мы тоже публиковали бюллетень, и там была глава про коронавирус на Кавказе. Тогда мы пришли к выводу, что существует очень серьёзный кризис доверия между обществом и властями, и на Кавказе он проявился очень заметно: это отказ от профилактических мер, когда тот же карантин соблюдали очень относительно, и периодически возникали скандалы, в Чечне особенно это было видно.

Если в других регионах ограничительные меры работали плохо, то в Чечне уровень недоверия к власти настолько велик, что доходило до обратного — если власти чего-то требуют, то скорее всего, это зло, это нужно самим властям, а не людям. Из Чечни шли исключительно хорошие новости — очень низкая заболеваемость, очень низкая смертность, больницы неплохо снабжены, скорая помощь работает эффективно, в госпитализации никому не отказывают. Частично это было правдой — то, что касалось работы больниц и скорой помощи.

Но в то же время оказалось, что смертность там была исключительно высока, относительные ее показатели выше, чем в любом другом регионе Кавказа. По данным Росстата, только в августе она выросла почти в два с половиной раза по сравнению с аналогичным периодом 2019 года, когда никакого ковида еще не было. Осенью смертность несколько сократилась, хотя все равно оставалась высокой, а зимой она выросла везде, во всех регионах Северного Кавказа. Так что эпидемическая обстановка там оставалась достаточно тяжелой.

— Довольны ли юристы «Мемориала» приговором Мартину Кочесоко?

— Непосредственно юристы «Мемориала» в этом деле участия не принимали, мы только сопровождали этот процесс информационно. Тут любопытно отметить, что в развале версии обвинения — а она к моменту завершения судебного процесса полностью развалилась — большое участие принимал судья, который занял достаточно объективную позицию и скептически относился к свидетелям обвинения, несколько раз ловил их на откровенно странных, а то и незаконных действиях.

Например, когда выяснилось, что при задержании Кочесоко у него изъяли наркотики из машины и на этом ограничились. И судья спрашивал: «А как же так? А если у него взрывчатка там была?» Такие моменты всплывали достаточно регулярно, то есть судья не просто всё понимал, но и демонстрировал это. И дело развалилось. И это было очевидно даже для обвинения: когда были прения, прокурор в своём выступлении попросил признать Кочесоко виновным и назначить ему наказание в виде четырёх лет условного лишения свободы. А статья, которую ему вменяли, не предполагает условного лишения свободы. Минимальное наказание — три года реального срока. Но приговор был обвинительным, и по нашему мнению, это лишнее подтверждение тому, что всё это дело — политическое от начала и до конца.

Оправдать политического активиста сейчас в принципе невозможно, вне зависимости от того, насколько дело шито, насколько из него торчат белые нитки и насколько это очевидно в том числе обвинению.

— Есть ли шансы, что при обжаловании приговора Кочесоко оправдают?

— Отменить обвинительный приговор, скорее всего, не отменят, но срок в принципе сократить могут. Вряд ли кардинально, но могут.

— Есть ли резонанс от расследований об «отравителях Навального» на Северном Кавказе? Стоит ожидать возбуждения уголовных дел?

— Я бы сказал, что с очень большой вероятностью, приближенной к 146 процентам, что нет. Тем более, насколько я знаю, и родители [погибших] не очень хотят обжаловать это дело. Но эти материалы уже ушли в ЕСПЧ, и, наверное, они повлияют на решение Европейского суда.

— Кадыров месяц назад объявил, что с бандподпольем на Северном Кавказе покончено, об этом же заявил и глава ФСБ Бастрыкин. И недавно была КТО в Махачкале. Как же так? Где здесь правда?

— Убитый [бывший полевой командир Аслан] Бютукаев — последний боевик, участвовавший в первой и второй чеченских кампаниях, сформировавшийся во времена Чеченской республики Ичкерии. С организованным подпольем, ведущим свою историю с тех времён, действительно покончено, причём по большому счёту уже давно. Но появляются боевики другого плана. И они уже — порождение режима Рамзана Кадырова.

Это молодые, иногда даже несовершеннолетние люди, они очень плохо вооружены, иногда даже только ножами. Их нападения на полицейских, на других силовиков — самоубийственны. Это нападение в Шалях, ряд нападений в Грозном, нападение на православный храм. Кадыров сказал, что список пуст, но эти люди ни в каких списках не значатся. То, что они нападут, узнают, когда они уже не нападают.

— Эти люди борются с режимом Кадырова или преследуют какие-то другие цели?

— Появление этих людей — протест против режима Кадырова. Дело в том, что о реальном состоянии чеченского общества, происходящих там процессах и господствующих настроениях мы знаем очень мало. Целями нападения часто бывали чеченские силовики, происходили эти нападения под некоторым религиозным лозунгом, поэтому рискну предположить, что радикальный ислам — это альтернатива для тех, кто недоволен режимом Кадырова.

Раньше жестокость режима Рамзана Кадырова оправдывалась тем, что «зато он прекратил войну», и общество в целом было согласно с этим мириться — «лишь бы не было войны». Сейчас войны уже давно нет, но почему-то похищения и пытки продолжаются, лидеры региона живут в шикарных дворцах, шикуют, тратят миллионы долларов, а население живёт не слишком богато и регулярно сталкивается с поборами в пользу тех же лидеров. Это непонимание не выходит на поверхность, потому что нет легальных методов политической борьбы.

Всё должно быть хорошо, красиво, как в сталинском СССР. А какая альтернатива существует для недовольных? Некоторые видят её в радикальном исламе.

— После нападения на полицию в Грозном братьев Тимурзиевых многие вставали на их защиту в первые дни, не верили, что они террористы. Часты ли сейчас случаи, когда силовики выдают за террористов «случайных» людей, как с братьями Гасангусеновыми?

— Информации об убийствах именно случайных людей, которых выдают за боевиков, в последнее время немного, таких вопиющих случаев, как дело братьев Гасангусеновых, я сейчас не вспомню. Но периодически появляются жалобы на незаконные задержания, фабрикацию уголовных дел, пытки. К сожалению, очень многие заявители опасаются идти законным путем и добиваться наказания виновных в этом силовиков.

Что касается нападения братьев Темурзиевых и последовавшего за ним межтейпового конфликта, то это в какой-то степени тоже проявление кризиса доверия, как в случае с коронавирусом. После целого ряда нападений — особенно в Чечне — распространялись слухи, что никаких нападений не было, что это всё инсценировка, что ребят убили «просто так». Такие слухи пошли потому, что режиму Кадырова просто не верят. Сформировалась своего рода «презумпция недоверия», когда не верят, даже если власти ЧР говорят правду.

Недоверие — едва ли не инстинктивная реакция. Плюс сыграла свою роль напряжённость между ингушским обществом и кадыровским режимом, связанная с конфликтом вокруг установления административной границы Чечни и Ингушетии осенью 2018 года. Поэтому, может быть, представители Ингушетии выступили излишне резко, потребовав от Кадырова доказательств.

— Какова сейчас ситуация с кровной местью, объявленной семье Тимурзиевых?

— Это в целом достаточно любопытная история, мы её подробно описали в бюллетене. Если коротко, то произошло примирение, задержанных [в Чечне] родственников братьев Тимурзиевых освободили, они уехали домой в Ингушетию. Но в этой истории есть много любопытных подробностей, связанных с тем, как понимают традиции, адаты власти Чечни.

Плюс там было развитие событий уже в Ингушетии, связанное с тем, что некоторые ингушские старейшины за счет публичной демонстрации лояльности Рамзану Кадырову получили доступ к процессу примирения, а затем попытались заработанный на этом авторитет конвертировать в общественный статус.

— «Мемориал» доволен приговором за покушение на Тумсо Абдурахманова?

— У нас нет оснований сомневаться в том, что шведский суд вынес обоснованное решение. Для нас важно, что шведский суд, хоть детально и не исследовал участие чеченских властей в этом покушении, всё равно счёл, что единственный его мотив — критические выступления Абдурахманова в отношении властей Чеченской Республики.

— Можете рассказать подробнее, какие постановления по жалобам жителей Северного Кавказа были вынесены в ЕСПЧ этой зимой?

— Одна жалоба касалась возвращения матери детей, которых бывший муж фактически похитил после развода. Суд постановил, что дети должны быть с матерью, но исполнено это решение не было. Другое дело касалось выдачи тела жителя Кабардино-Балкарии, убитого в ходе спецоперации в Ставропольском крае в 2011 году. В ещё одном постановлении ЕСПЧ объединены сразу восемь жалоб на применение пыток сотрудниками правоохранительных органов и использование в суде показаний, данных под пытками.

— Приведут ли эти постановления к наказанию ответственных лиц?

— Они должны были бы привести к наказанию, но в большинстве случаев российские власти ограничиваются выплатой морального и материального вреда — своеобразного «налога на беззаконие» — и никаких дальнейших шагов не предпринимают. Либо возбуждают дела чисто формально.

— Чего ожидать по «ингушскому делу»?

— Мне кажется, здесь будет сценарий дела Мартина Кочесоко, когда всем всё предельно ясно, но приговор, скорее всего, будет обвинительный. Очень надеюсь, что он будет условный, а не реальный. А если реальный, то такой, чтобы им зачёлся срок в СИЗО и они вышли на свободу прямо в зале суда. На что-то большее я бы в нашей стране не рассчитывал.

***

Весной нарушния прав человека на Северном Кавказе продолжились. 16 марта «Мемориал» сообщил, что сотрудники чеченской полиции доставили из селения Ачхой-Мартан в Грозный троих родственников Сулеймана Гезмахмаева. От них потребовали сделать всё, чтобы бывший сотрудник полка имени Ахмата Кадырова отказался от своих слов о массовых казнях задержанных в 2016–2017 годах.

Кроме того, «Мемориал» в марте обратился в ЕСПЧ по делу кабардинобалкарского предпринимателя. По версии следствия, шесть лет назад совладелец суши-баров в Нальчике Руслан Кашешов получил гранату и наркотики от члена запрещённой в России террористической группировки «Исламское государство» и три года подряд возил гранату под сиденьем своего автомобиля, а наркотики носил в кармане джинсов.

Алиса Волкова