Борешься с ветряными мельницами — делай это на высшем уровне!

На четвёртом этаже Верховного Суда России в бункере за металлическими дверьми толщиной в полметра есть просторный зал судебных заседаний, с потолками под пять метров, рассчитанный примерно на 150 человек.

По преданию, зал строился для рассмотрения террористических дел. Чтобы правосудие свершилось в любом случае — даже если террористы решат напасть на Москву. Сейчас здесь рассматриваются дела с гостайной.

Возвышаясь на двухметровом постаменте, коллегия из трёх судей приняла отказ МВД от жалобы по делу дагестанца Махача Бамматханова о постановке его на профилактический учёт как экстремиста. Спустя три года после начала борьбы мы наконец добились цели: решение суда о незаконности постановки на учёт наконец вступило в силу.

В 2015 году Махача поставили на учет экстремистов, даже не сообщив ему об этом. После этого начали останавливать на постах, доставлять в отделы полиции и требовать объяснительные. Он пошел жаловаться в суд. Судились мы три года. И самому гражданину, и его юристу в таком деле сложно не опустить руки. В конце статьи я расскажу, что делать, чтобы продолжать защищать права человека, не отчаиваясь. Но для начала подробно опишу, с чем мы столкнулись в деле Бамматханова, чтобы вы, как и я, не удивлялись, почему правозащитные юристы впадают в депрессию, выгорают или уходят в менее идейную работу. Если вы знакомы с кейсом или не хотите читать подробности дела, переходите сразу к третьей части.

1. Что такое профучёт «по-дагестански»?
МВД по Дагестану поставило Махача на профучёт в апреле 2015 года на основании Приказа МВД по РД № 737. Приказ предназначался для служебного пользования и поэтому никогда не публиковался.

На профучёт ставили людей, которые ходят не в ту мечеть (например, в салафистскую), носят бороду, подстриженную по мусульманским канонам (как в деле Данияла Алхасова, которое вёл и выиграл «Мемориал»), или ищут помощи в разрешении сложных жизненных ситуаций не в государственных судах, а у муфтиев.

По официальным данным, в 2015 году на профучёте стояло 5,9 тыс. дагестанцев, из них 2,8 тыс. в качестве религиозных экстремистов. На учёт можно было попасть не только за «религиозный», но и за молодёжный, расовый, политический и даже экономический экстремизм (что бы это ни значило) (см. об этом в «Новой газете»).

Дома людей, состоящий на профучёте, постоянно обыскивали, их заставляли сдавать кровь, слюну и образцы голоса. Люди были вынуждены простаивать по несколько часов на пропускных пунктах, которых в Дагестане очень много, а разрешение на выезд из республики должны были запрашивать у участкового.

В 2007-2017 года Махач Бамматханов был имамом в мечети села Костек. Местный совет имамов его ценил, так как он проводил «необходимую разъяснительную работу, направленную на профилактику экстремизма и радикализма молодежи» (выдержка из характеристики, которую совет дал Махачу). В 2012-2015 годах он также работал помощником главы администрации Хасавюртовского района, входил в общественный совет Комитета по свободе совести, от которого имел кипу благодарственных грамот за «возрождение лучших исламских традиций добрососедства и сотрудничества».

О том, что он стоит на профучете, 40-летний Махач узнал случайно, когда в апреле 2015 года его остановили на контрольно-пропускном пункте «Кочубей», в северной части Дагестана. Он ехал с дочкой на лечение в Астрахань. Бамматханову не сказали, почему его поставили на учёт, но попросили написать объяснительную. В записке он указал, что о постановке на учёт слышит впервые.

Не знал ничего об этом и знакомый Бамматханову начальник РОВД, которому Махач позвонил сразу после инцидента на посту. Или сделал вид, что не знал.

Махача не тревожили до 2016 года — а летом снова остановили, потому что его имя находилось в списке экстремистов. Тогда Махач решил оспорить постановку на учёт.

2. Три попытки оспорить постановку на учёт в суде

В этом разделе будет много скучной юридической информации. Но она нужна, чтобы понять, почему было так сложно законно сняться с незаконного учёта.

Попытка номер раз — почти победа
Начав в октябре 2016 года обжаловать постановку Махача на учёт, мы сразу столкнулись с трудностями.

Суды отказывались принимать иск, потому что заявитель не мог приложить документ, подтверждающий постановку на учёт. Махач запрашивал подтверждение у госорганов — они не отвечали. Иск приняли только после того, как республиканский суд, рассмотрев апелляцию, приказал сделать это.

Хасавюртовский суд три раза запрашивал у госорганов документы, на основании которых Махача поставили на учёт. Но они привычно молчали.
Через два месяца после начала разбирательств дагестанское МВД попросило передать дело в вышестоящий суд: мол, причины постановки Бамматханова на учёт указаны в секретном письме начальника ЦПЭ, а дело с гостайной имеет право рассматривать только республиканский суд, но не районный.

Суд первой инстанции, изрядно раздражённый тем, что МВД игнорирует запросы, отказался передавать дело в Верховный суд и признал постановку Махача на учёт незаконной.

Суд сослался на несоблюдение процедуры: в соответствии с Приказом № 737, чтобы поставить человека на учёт, нужно подготовить три документа: рапорт оперативного сотрудника и участкового, объяснение лица и информационную карту. В случае Бамматханова при включении его имени в списки не было двух из трёх документов — рапорта и объяснения. Секретное письмо из ЦПЭ их заменить не может, решил суд. Тем более, оно было написано через два года после постановки Махача на учёт.

Это решение могло стать быстрым счастливым концом судебной баталии. Но стало только началом. Решение Хасавюртовского суда устояло в двух вышестоящих инстанциях, но споткнулось о Верховный суд РФ, который посчитал, что МВД было лишено возможности представить свою позицию. Дело спустилось в нижестоящие суды.

Попытка номер два — письмо из ЦПЭ как секрет Полишинеля

Пользуясь возможностью представить свою позицию, МВД-таки приобщило документ со страшной гостайной — письмо начальника ЦПЭ . Я не могу разглашать содержание секретного письма. Скажу так. В документе не было никакой действительно секретной информации. Все эти сведения можно найти в несекретных документах. Не спрашивайте меня, зачем нужно было это письмо приобщать. Я не могу это объяснить ничем, кроме как желанием вымотать Махача.

Дагестанский суд в иске отказал, так как посчитал, что Махач пропустил срок на обжалование постановки на учёт. Верховный суд РФ после нашей апелляции снова спустил дело в нижестоящий суд.

Попытка номер три — федеральное МВД против дагестанского профучёта

Теперь дагестанский суд встал на нашу сторону — признал, что постановка на учёт незаконна из-за нарушения процедуры — не было двух документов.

МВД Дагестана обжаловало. Дело в третий раз оказалось в Верховном суде РФ.

Утро перед заседанием всегда волнительно. Шагая из метро в сторону суда, повторяла про себя заготовленную накануне речь, Вдруг увидела представителя федерального МВД. Поздоровалась, спросила, читал ли жалобу.
— А вы разве не знаете, что её отозвали?
— Недавно знакомилась с делом, там не было ходатайства об отзыве.
— Я тоже недавно знакомился. Прочитал дело, позвонил в МВД Дагестана, попросил жалобу отозвать.

С двухметрового постамента коллегия из трёх судей прекратила производство по жалобе. Закончилось дело длиною в три года по незаконной постановке на незаконный учёт.

3. Борешься с ветряными мельницами — делай это на высшем уровне!

В деле Махача после первого решения Верховного суда РФ руки и профессиональная самооценка сначала полетели вниз. Два бокала терпкого красного остановили их уже на подлёте к тартарарам. Началось осмысление.

Дела по правам человека — не для спринтеров, это ультрамарафоны с неочевидными перспективами. И походы в суды здесь не самое сложное. Когда бесспорные дела годами «заматываются», сложно не разочароваться в собственной профессиональной состоятельности.

На мой взгляд, у правозащитного юриста есть только один способ не потерять веру в свою профессиональную состоятельность.
В российских реалиях нужно понимать, что даже самое очевидное дело с массой неоспоримых доказательств может быть и, весьма вероятно, будет проиграно.
Моё решение — сместить фокус с бесконечных сожалений о порочности системы и непобедимости Левиафана на то, что доступно нашему прямому контролю, — на нас самих. Нужно признать, что мы не можем прямо повлиять на результат, но можем — на процесс, то есть на качество своего труда.

Адвокат может:
● провести собственное расследование и собрать все доказательства, какие только можно собрать
● писать документы ясно и ёмко, чтобы их понял даже пятиклассник
● искать среди сотрудников государственных органов людей, готовых помогать
● жаловаться в надзорные инстанции, но при этом не уходить в кляузничество
● привлекать журналистов в поддержку процесса.

Смещение фокуса с результата на процесс, на качество выполнения профессиональных обязанностей сродни теории «малых дел» в проблемах вселенского масштаба. Возьмём, например, глобальное потепление. Человек не может заштопать озоновую дыру и заставить корпорации отказаться от вредных выбросов. Можно сложить руки и жаловаться на несправедливость мира. А можно делать «маленькие дела»: использовать холщовые мешки вместо одноразовых пластиковых, сдавать мусор в переработку и покупать одежду из разряда slow fashion (а не fast fashion). Это мизерные дела по сравнению с глобальностью проблемы потепления, но это единственное, на что обычный человек может реально повлиять.

Если каждое правозащитное дело воспринимать как глобальное потепление и оценивать свою профессиональную состоятельность, исходя из качества сделанной работы, то желание сменить сферу деятельности и уйти в какую-нибудь флористику будет приходить реже.

Иначе говоря, борешься с ветряными мельницами — делай это на высшем уровне!

А редкие победы воспринимай как приятную награду.

При таком подходе, конечно, возникает вопрос о проблемах российского правосудия вселенского уровня. Но это уже совсем другая история.