Память и памятник

Тридцать лет назад, в ноябре 1987 г., несколько молодых людей — активистов инициативной группы «Мемориал» вышли на Арбат, чтобы собрать подписи за создание мемориального комплекса памяти жертв политических репрессий. По их замыслу это должен был быть исследовательский центр, который включал бы архив, музей, библиотеку. Тогда возникло массовое народное движение, государство тоже открыло счет для пожертвований на памятник. Сегодня, 30 октября, в Москве на пересечении Садового кольца и проспекта Академика Сахарова, открыт памятник жертвам репрессий «Стена скорби». На одну шестую создание памятника профинансировано частными пожертвованиями.

«Мы 30 лет добивались, чтобы этот памятник был. Теперь его открывают первые лица государства и от имени государства. Государство говорит: «Террор — это преступление, массовые убийства людей — это преступление», — говорит исполнительный директор международного «Мемориала» Елена Жемкова. Но выполнена ли по большому счету задача, поставленная 30 лет назад: сохранить память о жертвах, чтобы не допустить повторения тоталитарного прошлого? Вряд ли. Сталин, символ террора, теперь «имя России» и «эффективный менеджер». Советская история и политика — славное прошлое и образец для «можем повторить». Пространство свободы сжимается: последний советский политический лагерь «Пермь-36», ставший музеем, подвергся рейдерскому, по сути, захвату, а многие мемориальские организации объявлены «иностранными агентами». Списки политзаключенных стали привычной деталью пейзажа, на фоне которого бронзовую «Стену скорби» открывает человек, 18 лет этот пейзаж создававший.

А ведь памятник может стать значимым символом, если за ним стоят значимые смыслы.

Есть значимая дата: в 1974 г. политзеки в мордовских лагерях придумали отмечать 30 октября как день политзаключенного в СССР, день солидарности и протеста. С 1991 г. это уже официальный День памяти жертв политических репрессий.

Значимым местом уже стал Соловецкий камень на Лубянской площади — скромный знак, поставленный активистами «Мемориала» и открытый 30 октября 1990 г. Это место личного, непосредственного соприкосновения человека с историей. Уже в 11-й раз накануне официальной даты, 29 октября, здесь проходит «Чтение имен»: весь день люди приходят, называют расстрелянных в годы террора, ставят свечи. Стоять на ветру и холоде приходится часами, но людей год от года приходит все больше. Теперь эта акция проходит в 46 городах — в России и за ее пределами.

С декабря 2014 г. в Москве и других городах России на домах появляются таблички последнего адреса, их уже более полутысячи. За каждой табличкой не только человек, уведенный из этого дома на смерть, но и другой, приложивший усилия к сохранению памяти.

С 1999 г. проходит исторический конкурс для школьников «Человек в истории: Россия, ХХ век». За эти годы он собрал более 37 000 работ, исследований семейной или местной истории, причем значительная их часть связана с историей советских репрессий. В 2016 г. конкурс атаковали «патриотические» хулиганы и телевизионные пропагандисты, но это лишь увеличило интерес: на следующий год работ пришло заметно больше.

Можно приводить множество примеров роста не просто интереса, но деятельного участия в сохранении памяти о жертвах террора. В 2017 г. большой отклик получило расследование Дениса Карагодина, восстанавливавшего судьбу своего деда и искавшего его палачей. Буквально неделю назад открыт памятник в подмосковном поселке Рублево, где чекисты регулярно с 1922 по 1946 г. «раскрывали заговоры» на водозаборном узле: 40 расстрелянных.

И эти признаки массового интереса и участия на уровне «корней травы» в сохранении памяти об этой стороне советского прошлого очевидно связаны с изменениями в пространстве смыслов.

Главный редактор «Литературной газеты» Константин Симонов в номере, вышедшем в марте 1953 г., после смерти Сталина, писал, что теперь главной задачей советской литературы станет осмысление роли Сталина в отечественной истории. Он вряд ли представлял, насколько окажется прав! Именно литература, мемуаристика и беллетристика, от Шаламова и Солженицына до Искандера и Рыбакова, то, что ходило в сам- и тамиздате, а потом выплеснулось на страницы толстых журналов перестроечного времени, способствовало росту интереса к истории в конце 1980-х. Время историков пришло позже. В 1970-х гг. в самиздате выходил сборник «Память» — достойная попытка на академическом уровне восстанавливать историю страны, где все архивы закрыты (за что, кстати, и посадили Арсения Рогинского, сегодня — председателя правления «Мемориала»). Частичное открытие архивов в начале 1990-х дало свой результат: на этом материале выпущены сотни томов исследований по истории советских репрессий. Сегодня во многих регионах выпущены книги памяти, они объединены «Мемориалом» в одной базе данных — около 2,7 млн из 12 млн имен жертв политических репрессий в строгом смысле Закона о реабилитации 1991 г. Но уже и это помогает не превратить трагедию в статистику: в любом городке или селе школьный учитель может задать поиск и показать: вот они, дети, ваши земляки. В прошлом году опубликована база данных по кадрам Главного управления государственной безопасности НКВД второй половины 1930-х гг. — 40 000 человек. Такими темпами для завершения работы нужны еще десятилетия. Теперь любая «закорючка» в делах времен большого террора обретает имя собственное. Можно вспомнить и опубликованные сборники документов — сталинские расстрельные списки, катынские материалы и т. п., — после которых, кажется, невозможно отрицать очевидное.

Оказывается, можно. Потому что одно дело факты и совсем другое — их осмысление и осознание обществом.

Тридцать лет назад казалось: уходят в прошлое политические репрессии, бывшие в СССР не просто защитой основ государственного и общественного строя, но и самой этой основой. Но иногда они возвращаются.

В Карелии по сфабрикованному обвинению судят «мемориальца» Юрия Дмитриева.

Десятки человек уже осуждены по «болотному делу». Последний в очереди — Дмитрий Бученков, который вообще не был в Москве 6 мая 2012 г. На фото, предъявленных обвинением, видно: за Бученкова пытаются выдать совсем другого человека. Но защите отказали в представлении доказательств, и теперь, по словам прокурора, в прениях «мы можем ссылаться только на материалы, подтверждающие виновность».

25 октября 2017 г. были освобождены и переданы турецким властям двое политзаключенных — крымскотатарские активисты Ильми Умеров и Ахтем Чийгоз. Новость в духе 1970-х гг., ведь преследования крымских татар — долгая советская традиция.

Украинцев Николая Карпюка и Станислава Клыха освобождать не спешат. Сроки сталинские: 20 и более лет. Достоверность обвинения сталинская: зимой 1995 г. в Грозном они якобы убивали и пытали российских солдат, хотя солдаты эти погибли не там, не тогда и при иных обстоятельствах, нежели описано в деле, а сами Карпюк и Клых в то время были за пределами Чечни. Главное — они признались на следствии, которое также велось вполне сталинскими методами.

Всего в мемориальских списках политзеков около сотни человек. Скажут: немного. Но политические репрессии вновь стали привычным методом управления страной. И день политзаключенного 30 октября не только история. Прошлое уже здесь, за окном. Новый памятник — большая бронзовая стена, которую нельзя не заметить, проезжая по Садовому кольцу, не только про «было и прошло», а про «здесь и сейчас».-