«Дивный новый мир и киберпанк»

Во-первых, казалось бы, у нынешнего протеста и у протестов 2011–2012 годов одинаковый генезис — нечестные выборы. Но тут важно отметить, что если в прошлый раз речь шла о значительных фальсификациях в ходе парламентских выборов и о безальтернативной передаче власти от Медведева Путину, то на этот раз повод для протестов, вроде бы, ничтожный — всего-то выборы в городской парламент. Однако на улицы тоже вышло очень много людей. Дело в том, что в подписную кампанию за выдвижение оппозиционных кандидатов было вовлечено около 100 тысяч москвичей, и когда их подписи признали недействительными, они восприняли это как личное оскорбление.

Во-вторых, со времен Болотной у нас существенно ужесточилось законодательство и заметно усилились и без того гипертрофированные силовые структуры. Штраф за участие в несанкционированном митинге увеличился с 500 рублей до 20 тысяч, при повторном задержании в течение года могут назначить штраф 300 тысяч, а на третий раз может наступить уголовная ответственность. Также была создана Росгвардия, которая получила очень широкие полномочия.

В 2013–2014 году на Украине случился очередной Майдан. Российские власти очень боятся повторения украинского сценария. Сейчас, в 2019 году, когда силовики говорят о том, что в Москву съезжаются оппозиционеры из регионов, которые хотят захватить площади и поставить там палатки, они буквально слово в слово повторяют украинский сценарий 2013–2014 года. Понятно, что это их больное воображение, что недопуск оппозиционных кандидатов на выборы в городской парламент — это сугубо московская проблема, вообще никак не связанная с регионами, но, как говорится, генералы всегда готовятся к прошлой войне. И не даром разгоном митингующих в центре Москвы руководил бывший командир украинского «Беркута» Сергей Кусюк.

Говоря о повторении Майдана в Москве, силовики сами генерируют реальность. Эти проекции полностью подменяют реальную проблематику московского протеста. В результате силовики начинают действовать и принимать решения, исходя из ими же самими вымышленной реальности. Основания для возбуждения уголовных дел формулируются не на основании фактов, а на основании версий силовиков. И уже на основании этого они начинают вести следственные действия.

В законе достаточно четко прописано, что такое массовые беспорядки. Никаких признаков массовых беспорядков в событиях 27 июля и 3 августа в Москве не было. И если уж кто и пытался устроить массовые беспорядки, так это были сотрудники МВД и Росгвардии, а не граждане, которые вышли мирно выразить протест.

Но фабула уголовного дела, под которую сейчас собирают показания, выглядит совсем иначе — якобы протестующие вступили в сговор с целью фальсификации выборов и организовали массовые беспорядки. Именно этот, с позволения сказать, конструкт и должна теперь подтвердить следственная группа. Под это сейчас собирают показания и вещдоки.

В-третьих, что касается изъятия телефонов и сбора проб ДНК., то для Москвы это в новинку, но, например, в Дагестане это рутинная практика, при помощи которой силовики осуществляют так называемый профилактический учет. Это кодифицированная и отработанная практика профилактики экстремизма, которую, впрочем, особенно не афишируют. В Дагестане экстремистами считают салафитов, которых предпочитают называть ваххабитами, а в Москве — участников акций протеста.

Сейчас в Москве Следственный комитет и полиция применяют механизмы и практики, отработанные в последние годы на Северном Кавказе. Следить за людьми можно не только при помощи электронных устройств, но и при помощи прикладной генетики. Это XXI век, дивный новый мир и, если хотите, киберпанк. Сейчас мы все немного почувствовали, в какой стране мы живем.